Где-то вдалеке, еле заметной точкой, сверкает открытая дверь, как маяк, как заветная дорога для отступления. Страха нет, нет скорби, нет желания, нет любопытства, есть только цель, которую он обязан достигнуть, – постоянно теряющаяся из виду мать. Он пытается настичь ее, догнать, но все безуспешно, как бы он ни стремился вперед, она лишь, растворяясь, отдаляется.
– Сюда, – вновь шепчет тьма над правым ухом, и он резко поворачивается.
Суровые глаза, пронзительно смотрящие из-за преграды толстых прямоугольников линз, небрежно измеряют Эрнеста, обдавая его приторным превосходством и отвращением. Это его отец.
– Вот, – грубо говорит он и резко протягивает сыну конверт, который только недавно был в руках у матери.
– Что это? – спрашивает тот, зная ответ на свой вопрос.
– Эрнест, ты никчемное создание, настолько, что мне даже слышать твой голос невыносимо, – морщинистое лицо отца, больше напоминающее печеное яблоко, кривится в недовольной мине. – Может, хоть в гвардии ты станешь достойным моей фамилии, а если нет, хоть подохнешь героем.
Эрнест молчит, играя в напряжении скулами.
– Видели бы Рольф или Бруно, в кого ты превратился. Хотя и не превращался, изначально был ничтожеством, – ведет дальше отец, смотря впритык на своего отпрыска и в то же время сквозь него.
Он отворачивается в сторону, ища глазами мать, но ее нет, ненавистное лицо отца следует за ним повсюду, куда бы он ни повернулся. Старое, вечно недовольное, брызжущее слюной, сквернословием и упреками, оно выглядывает из тягучей тьмы, растворяясь и купаясь в ней. Эрнест ненавидит его всей душой, ненавидит и братьев, умерших уже давно на фронте и ставших гордостью семьи, и мать. Но чувство к матери совсем другое: оно наполнено кричащей обидой за ее бездействие, ее безразличие к сыну.
– Чего замялся? Доставай письмо, – приказным тоном рявкает отец.
– Нет! – истерично кричит ему в ответ Эрнест и со злости распарывает конверт надвое. Фактурная печать межнациональной гвардии, вычурно украшающая лицевую сторону, разрывается вместе с бумагой большой трещиной. Он рвет все на мелкие части и разбрасывает их по сторонам.
– Как ты посмел?! – в суровой ярости орет отец, вынимая из штанов ремень, усыпанный железными вставками. – Ты, бессмысленный кусок дерьма, как посмел разорвать повестку? – рука замахивается, сокрушая тело сына металлом и кожей, сплетенными в оружие домашней пытки.
Эрнест падает на пол, закрываясь руками, крича от боли и рыдая. Он больше не гвардеец, не взрослый мужчина, способный за себя постоять, а вновь испуганный ребенок, зажатый в маленький угол между кроватью и стеной. Он умоляет отца остановиться, взвывает в истерическом крике к матери, его последней надежде, заступиться за него. Но она молчит, старается не лезть. Воспитание –