– Звонить надо. Своим, в полицию…
– Уже, – с трубкой у уха сказал Вовчик. – Сети нет. Вообще.
– Вот влипли… – заскулил Гера.
– И что, ничего нельзя сделать? – всхлипнула Шанель.
– Попробовать можно, – сказал Вовчик. – Не зря же нас в спецшколу приняли. Значит, мозги у нас есть… – он задумался. – Можно попробовать усилить сигнал. Антенну сделать или что-то вроде этого.
– Давай попробуем, – мрачно кивнул Ромзес. – Только сначала забаррикадируем дверь.
– Зачем? – удивился Валентин.
– Я нашим воспитателям больше не доверяю. С этого момента мы в осажденной крепости.
Когда нахлынула тьма, первое, что он сделал, – попытался выйти на «рабочий стол» нейрофона. Для этого предполагалось трижды мысленно, но отчетливо произнести команду «домой». Система проигнорировала команду. Следующей возможностью была перезагрузка нейрофона. Для этого необходимо было с усилием зажмуриться на несколько секунд и так же отчетливо мысленно сказать: «Перезагрузка».
Проблема пришла с неожиданной стороны: жмуриться было нечем. Он не ощущал глаз. Более того – вообще не ощущал собственного тела. После этого сама собой отпала возможность сброса системы. Стало вообще не до этого.
«Что-то с нейрофоном», – проплыло в сознании. Это было лишь защитной реакцией разума, так как ничего не объясняло, нейрофон нейрофоном, но что случилось с его телом? Последнее, что он помнил, – замершую перед ним цель.
Точнее – глаза цели. Слишком умные. Слишком живые, чтобы быть лишь плодом иллюзии.
Что же было дальше? Он выстрелил… Или не успел?
Проклятье – воспоминания как ножом отрезало. С этого момента в памяти начиналась тщательно записанная пустота.
Он не знал, сколько времени находился во тьме. Единственное, что он осознавал, – он не спит. Это было странное состояние между сном и явью, в котором не было места никаким ощущениям. Хотя можно было предположить, что он умер и душа перешла в какое-то новое состояние. В таком случае впереди его ждала вечность такой вот тишины и неподвижности.
Черт возьми… Это больше всего напоминало самый настоящий Ад. То самое место, где ничего нельзя изменить, где безраздельно царит страх и боль, куда более сильная, чем физическая, где кошмар растягивается в вечность.
Хотелось завыть от страха и безысходности – но даже этой возможности не было у его запертого в черную клетку Я.
В мрачные размышления о вечном ворвался щелчок. Как он мог слышать, не имея ушей? Но он слышал!
Сами собой дрогнули веки. Надо же – он снова стал что-то чувствовать!
Еще щелчок – и он открыл глаза.
Странная картина: к щеке прилипла стена, на которой невероятным образом, под прямым углом к ней, подошвами прилип человек. За спиной этой темной фигуры багровело закатное солнце.
Где-то он видел этого парня…
Рассудочное мышление возвращалось неохотно.