Бабочка на шпильке. Ирина Эренбург

на Степана нашло откровение.

      – С тобой я себя королем чувствую. Только сейчас узнал настоящую любовь, – признался он.

      Я на него смотрю – старый мужик, седые волосы на груди, лоб в клеточку, брыли, как у собаки, а туда же – любовь! На меня вдруг такое раздражение нашло, чувствую, еще одно его слово и взорвусь, как банка скисших помидор под железной крышкой.

      – Разве это любовь? – вскрикнула я, – банальный трах, выброс гормонов, инстинкты – не более. Любовь была, когда ты целовался со своей невестой, а сейчас даже не вспоминаешь, так тебе твоя жена достала. Бес в ребро, это явно про тебя. Заскочил в последний вагон и радуешься, что на семафоре зеленый свет. Не любовь, страх тебя гонит – вот-вот настанет миг, когда ничего не сможешь.

      Степан побелел до синевы, потом покраснел, как рак в кипятке. Думала, не дай бог, удар хватит. Глаза кровью налились. Сейчас меня обругает, подумала я и угадала.

      – Ты сссука, – наконец, просвистел он.

      Я даже обрадовалась такому замечательному поводу разорвать опостылевшую связь. Пока в джинсы себя запихивала, Степан не сводил с меня своих очумелых глаз, но только я направилась к выходу, как кинется ко мне, голый, весь дрожит.

      – Нет! Нет! – кричит, – не уходи! Ты лучшая, самая лучшая из всех. Не могу без тебя.

      Что на меня тогда нашло, не знаю – хресь ему по его обвислой щеке.

      – Надоел! – кричу. – Неужели не видишь, как все мне надоело. Иди к жене, – ору, – трахай ее. Она, наверное, забывать стала, как это делается.

      Степан осел на пол, схватил меня под коленки да как зарыдает в голос:

      – Мне не жить без тебя…

      Смотрю на него сверху вниз, а он жалкий такой, лоб мокрый, нос распух, губы дрожат. Что, думаю, делать? Не дай бог наложит на себя руки. Но и продолжать всю эту канитель сил у меня нет. Тогда решила все свои карты ему открыть. Потащила опять в кровать. А он от радости опять взвился, целует меня всю…