– Работный дом, – пролепетала она.
Склонив голову, Фабиано достал из коробочки белую просвирку и, величественно склонившись, положил в руки Анны.
– Рита Маэстри?
– Работный дом, синьор.
Еще одна белая просвирка.
– Мелисса Трапанезе?
– Работный дом!
После пятого «работного дома» Фабиано начал хмуриться.
– Барбара ДиМарко! Отчего ты не желаешь пойти в монастырь?
– Дио так суров, – беззаботно отозвалась самая полная из присутствующих. – А я так слаба духом, что, боюсь, не сумею должным образом служить ему.
Фабиано как будто о чем-то задумался, глядя на Барбару, которая отвечала ему честным и прямым взглядом. Наконец, пробормотав «н-да», он протянул девушке белый хлебец.
«Что если он меня про монастырь спросит? – подумала Энрика. – Надо бы ответить что-нибудь этакое. Чтобы и самой посмеяться, и ему повода не дать…»
– Энрика Маззарини! – Оклик вырвал ее из раздумий. Взгляд Фабиано пронзал насквозь, но Энрика собрала в кулак волю и выдержала. – Твой выбор?
Она уже видела белую просвирку, показавшуюся из коробочки. Может, лучше так? Жизнь в работном доме она себе прекрасно представляла: подъем до рассвета, скромный завтрак, а потом – шить, стирать, гладить – куда приставят. До обеда. И снова. Один час перед сном свободный. А что будет, когда она станет жить с Гиацинто? Пустота, ничего даже вообразить нельзя.
– Энрика Маззарини! – Фабиано повысил голос. – Твой выбор – работный дом или, – он усмехнулся, – монастырь?
Белая просвирка поднялась еще выше. Энрика заставила себя поднять от нее взгляд к обвисшим щекам Фабиано. И, глядя в эти щеки, сказала:
– Я выхожу замуж.
Рука с просвиркой дрогнула. На Энрику обернулись все, кроме Лизы, которая стояла, сложив руки и опустив голову, – будто молилась за нее.
– Замуж, – повторил Фабиано. – Ты уверена? Я должен напомнить: времени у тебя до полуночи.
– Я знаю ваши законы, синьор, – отозвалась Энрика.
– Законы Дио, – поправил Фабиано.
– Законы Дио записывают люди, которым нравится писать законы, синьор. К сожалению, он не может донести их иначе.
Фабиано закрыл глаза, тяжело вздохнул, и просвирка вернулась в коробочку.
– Пусть будет так, Энрика Маззарини. Но помни: до полуночи у тебя есть время. До полуночи я нахожусь здесь, молясь за каждого жителя Вирту. Тебе достаточно будет войти и объявить о своем решении.
– Благодарю за трогательную заботу, – холодно ответила Энрика. – Но даже если я не успею – что с того? Меня схватит стража и потребует, чтобы я сделала выбор.
– Да. Если ты не оступишься – так и будет.
Энрика хотела спросить, что он имеет в виду, потому что слишком уж грязно прозвучал намек – так грязно, что о нем даже думать не хотелось. Но время Энрики закончилось.
– Лиза Руффини! – провозгласил