Англичанин (в полный рост он казался еще выше) с серьезным видом опять поклонился, – теперь уже дочке.
– «Очьен… приятное знакомство. Мое имя есть Чарльз Макферсон», – взглянув на барышню, велосипедист доброжелательно улыбнулся. В ответ Матильдочка присела в книксене и решительным жестом балетной принцессы протянула свою детскую, сплошь в комариных укусах, загорелую ручку. Молодой человек, склонившись, осторожно пожал розовые пальчики и все с тою же благожелательной улыбкой учтиво спросил: «Вы, вероятно, изучаетесь гимназиа, Мария… не так ли?» – Она опять прыснула и закусив губу, взглянула на него исподлобья.
– «Совсем даже не так ли! И никакая я не Мария! Вообще никто меня так не называет! Я привыкла, чтобы меня звали Маля. Ма-ля, – по слогам повторила она, и в ее играющих желудевых глазах замелькали насмешливые искры. – И я изучаюсь не в гимназии, а в Театральном училище», – она вновь покатилась.
– «Маля!..» – отец укоризненно качнул головой, слегка развел руками и улыбнулся Чарльзу, словно бы извиняясь за шаловливый характер своей дочки.
– «О! – удивился молодой джентльмен, – вы мечтала быть актриса?»
– «Собирается стать артисткой балета. Она у нас обучается хореографии», – четко произнося слова, как всегда делают русские, разговаривая с иностранцами, объяснил молодому джентльмену Феликс Иванович и потрепал дочь по волосам.
– «Очень интересно… балет», – удивленно и одновременно одобрительно проговорил англичанин, бросив быстрый взгляд на крепкие, в белых носочках, в парусиновых туфельках ножки барышни (бывшие почти полностью на виду по причине по-детски еще короткого платьица).
После той нечаянной встречи Малечка и англичанин как-то незаметно подружились и виделись теперь едва ли не ежедневно. Она полушутливо, полусерьезно называла его «сэр», – «сэр Чарльз». Он ее «Малиа» и «Тили», – это второе имя было его личным изобретением, – именно с его легкой руки многие ее потом так называли.
Когда близилось время велосипедной прогулки Чарльза, Матильдочка торопливо причесывалась, спускала на лоб и на розовые ушки легкомысленные завитки, надевала дачную с широкими полями шляпу (в ней она казалась себе похожей на романтическую тургеневскую Лизу) и, повертевшись перед зеркалом, мчалась в сад. Бросала на скамейку книгу и, спрятавшись за деревом, обнимая шершавый пыльный ствол, высматривала появлявшихся из-за поворота велосипедистов.
Завидев