– Ну пусть про сирен. А её переиграем?
– Понимаешь, – говорит мне девочка на десять лет меня моложе, – это не наш стиль.
– Ну и чёрт с вами, – отвечаю я ей покорно.
Про Гильгамеша я сочинял целую рок-оперу. Остановился на первом акте, когда Гильгамеш и Энкиду собираются в путь за подвигами. Если бы была возможность придумать ещё одну рок-оперу, я бы взял за основу «Суламифь» Куприна. Весь спектр возможности гитар там можно использовать, от тяжелейших рифов из трёх нот, до слёзных баллад, а вступление бы звучало в духе Janie's Got a Gun Аэросмит только про Иерусалим и всю экзотику.
Да, мне хотелось, чтоб мы сыграли какую-нибудь мою старую песню, но не сильно. У «Рассвета луны» был стиль, я думал, что чувствовал его и предлагал им аранжировки. Теперь Наталья пела не под аккорды, а под музыкальное сопровождение. Наконец-то за долгое время и я чувствовал себя «к месту», ощущал себя и не дебильным лидером, и не заштатным аккомпаниатором, а нужной частью целого. Когда обсуждали новую песню, мы втроём даже не спорили, мы – разговаривали.
Ребятушки, вы же слышали, как я раньше записывал песни дома. Звучит не совсем круто, но приемлемо. Приходите, Семён запишет гитару под метроном, потом ты споёшь, а я потом добавлю, сделаю всё, что нужно. Будет, как надо, звучать.
Последовал ряд увёрток и дежурных вопросов: а что, а как, а зачем? Но в итоге они ответили:
– Хорошо, мы придём в восемь.
Я поставил ноутбук к центре комнаты, подключил отличные колонки, размотал провода и сел ждать.
– Алло, мы уже едем!
Часам к двенадцати они были у меня.
Настроили звук, определились с микрофоном. Семён записал первый неудачный дубль. Потом ещё один. Потом два-три удачных. Потом наиграл другую песню с неинтересным название «Дракула» сначала на электрухе, потом на акустичке. Когда пела Наташа, мы пошли пить чай. Когда она позвала нас, я включил REC ещё раз и сделал дубль, а потом ещё раз для бэков.
Первый вечер наших стараний подошёл к концу. На часах было четыре ночи-утра. Ребята уехали на такси, а я ещё недолго слушал записи и крутил вертелки, чтоб добиться «звука».
На следующий день я работал один. Набил барабаны, записал бас, настроил эффекты. Мои партии на басу были похожи, скорее, на чертёж, в котором нет мелодии. Может представители чертёжного искусства одёрнут меня, скажут: «Хороший чертёж – это музыка!» Мой – точно нет. Я всегда ровно и правильно выстраивал ноту за нотой. Это получался плавный переход от аккорда к аккорду. Но когда последовательность аккордов замыкалась – всё снова повторялось; две или четыре фразы, связанные между собой. Хоть это и лучше, чем два раза ля, один раз рэ, один раз ля, но я недоволен. Движения пальцев становились всё чётче, развитие же, набрав обороты в начале, достигло пика и остановилось, тем самым обозначило деление «ноль». Ниже – это как было раньше, выше – это всё, чему удивляешься, уже кое-что умея. У меня стрелка так и осталась на месте, иногда вдруг резко выдавая то плюс, то минус.
Итак, первая песня «Андер вотар»,