Я принялся складывать вещи в лежавшие на кровати чемоданы – их, должно быть, приготовила мама. Отец остался на месте, опустив голову и молча глядя в пол. Через какое-то время он все же повернулся и шагнул к двери.
– Поспи, Руне. Нам рано вставать.
Меня аж передернуло от досады – как будто ничего и не слышал! – но тут он негромко добавил:
– Мне очень жаль. Я знаю, что значит для тебя Поппи. Мы ничего не говорили, потому что хотели уберечь тебя от ненужных переживаний. Теперь нам понятно, что это не сработало. Но такова настоящая жизнь, и это моя работа. Когда-нибудь ты поймешь.
Дверь за ним закрылась, и я сел на кровать. Провел ладонью по лицу и, понурившись, уставился на пустой шкаф. Но злость еще не ушла, не остыла, и она жгла меня изнутри. Даже еще сильнее, чем раньше.
И я точно знал – она не уйдет и не остынет.
Запихнув в чемодан последние рубашки – кое-как, не потрудившись сложить, – я подошел к окну. Дом Личфилдов виднелся темным пятном, и только тусклый свет ночника говорил, что горизонт чист.
Заперев дверь спальни, я вылез из окна и пробежал по лужайке между домами. Ставни были слегка приоткрыты. Я проскользнул между ними и плотно закрыл за собой.
Поппи сидела на кровати с распущенными волосами и свежим после ванны лицом. В белой ночной рубашке, с голыми руками и ногами и мягкой, нежной кожей, она была так прекрасна, что у меня ком подступил к горлу. Я подошел к кровати и увидел, что Поппи держит в руках рамку с фотографией. Она подняла голову – на ее щеках еще не высохли слезы.
– Поппимин… – Голос мой дрогнул. Видеть ее такой несчастной было выше моих сил. Она отложила фотографию, опустила голову на подушку и похлопала ладонью по матрасу. Я тут же лег рядом и подвинулся ближе, так что нас разделяли считаные дюймы.
Стоило мне увидеть покрасневшие глаза Поппи, как злость вспыхнула с новой силой. Я накрыл ее руку своей.
– Не плачь, милая. Пожалуйста. Не могу видеть, как ты плачешь.
Поппи шмыгнула носом:
– Мама сказала, что вы уезжаете рано утром.
Я отвел глаза и медленно кивнул.
Поппи пробежала взглядом по моему лбу.
– Значит, у нас осталась только эта ночь, – сказала она, и как будто кинжал пронзил мое сердце.
– Ja. – Я взглянул на нее.
Поппи смотрела на меня как-то странно.
– Что?
Она придвинулась ближе. Теперь мы касались друг друга, и ее губы словно парили над моим ртом. Я даже ощущал мятный запах зубной пасты.
Сердце уже начало набирать ход. Пальцы Поппи спустились с моего лица на шею, с шеи на грудь, с груди скользнули ниже, к краю рубашки. Мне уже недоставало