сродни тоске по утраченному) с невозможностью иметь ребёнка, Джонатан и Ванда решили искать помощи на стороне, обратившись в детский приют. Их прежнее отчаяние, как выяснилось, было лишь лёгким облачком, предшествовавшим чёрному грозовому фронту. Месяцы, потом и годы мытарств, когда чиновники из опеки требовали новых и новых справок, выписок и тестов. Множество рассмотрений, равное множеству отказов, отказов по совершенно, как казалось Джонатану и Ванде, надуманным причинам. Они, конечно, не были людьми глупыми, понимая, что причина противостояния с службой опеки была донельзя банальной: слишком разными Джонатан с Вандой казались окружающим. Высокий, седеющий брюнет с узким вытянутым (“унылым в задумчивости” – подшучивала порой Ванда) лицом, в котором смешалась островная шотландская кровь с материковой итальянской и еврейской, и маленькая женщина, с всегда весёлым, чуть “обезьяньим” округлым личиком, искрящимися раскосыми глазками и едва ли не детской фигурой. Соль земли, плоть от плоти, хорошо выварившийся в “плавильном котле” и пришлая островитянка – одна из многочисленных невидимок, великодушно терпимых в этой Великой Стране. Даже приди они к решению официально оформить свои отношения (он, рассорившись с остальной своей семьёй, не одобрявшей этого странного союза, предлагал и не раз, часто настаивал, доводя её до слёз), оба понимали, что такой шаг едва ли смягчит камень сердец членов комиссии по усыновлению. Но они продолжали бороться. Джонатан даже начал прорабатывать не вполне законные пути обхода бюрократических ловушек, проложенные зелёной бумагой и связями, когда Ванда, словно очнувшись сама, открыла ему глаза на ситуацию. “Мы давно уже не молоды, Джо. И, как ни странно, не молодеем с ходом времени. Даже если мы добьёмся своего, через год, два, десять – кем мы станем для этой крохи? Папой и мамой? Не думаю. Бабушка и дедушка – вот самое верное определение. Но что тогда? Себя мы порадуем, души не будем чаять в нашем ребёнке. А каково будет ему расти с бабушкой и дедушкой? Джо, мы не справимся… А я так устала уже сейчас…” Он поупрямился, но больше для виду – просто не хотел сдаваться вот так сразу, понимая, что она права. Понимать это было больно и обидно до слёз, он возненавидел такую систему, которая мешает счастливым людям быть ещё счастливее, словно из зависти, назло. Джонатан и сам был вымотан бесплодным проламыванием стен. Он тоже сдался.
