Тот самый снег. Виктор Викторович Улин

центр. Большой по площади: вшивый городок состоял из одноэтажных домов с подсобными участками и расползся так широко, что, пожалуй, для его полного уничтожения не хватило бы даже одной авиабомбы калибра ФАБ-5000. Лишь две улицы были частично застроены многоэтажками, некоторые из которых имели по 12 этажей и лифты. Как и везде в регионах, здесь имелся градообразующий фактор: молочный (или сахарный, или оба, теперь уж хер вспомню) завод, вокруг которого и разросся этот дрянной городишко. Возможно, именно потому там, подчиняясь какой-то идиотской политике развития регионов, расположился филиал одной Московской пищевой академии. Ректором которого стал бывший директор того самого завода, прирожденный начальник, который был толще Генриха Геринга.

      Сами заводы медленно сдыхали: уже начался спланированный развал России. Недаром этот жирный боров, развалив собственный завод, быстро переориентировался на руководство академией. Во всяком случае, наличных денег в городе почти не было. Поскольку 90 % жителей были так или иначе привязаны к заводам, им выдавали нечто вроде заборных книжек (как это делали купцы в ХIХ веке), по которым они брали продукты в магазинах с отметкой истраченной суммы.

      В филиале существовала масса специальностей, и в большинстве учебных планов стояли элементы высшей математики. По всем другим специальностям на сессии заочников приезжали москвичи, работавшие в головном отделении этой шарашкиной академии. Но по каким-то причинам – возможно, просто из-за отсутствия таковых – математики из Москвы не приезжали. И филиал заключил договор с нашим университетом о том, что два раза в год, весной и осенью, на сессию, длящуюся около месяца (поскольку одновременно проходили более десятка специальностей) будут приезжать математики из нашего университета.

      Мой друг Николай М., бывший в университете проректором по заочному и дистанционному образованию, сразу предложил поехать мне, потому что там, во-первых, платили официально, а во-вторых – естественно, он не сказал прямо, но тонко намекнул – с большого потока математики можно привезти дополнительно очень неплохие деньги.

      Я, разумеется, согласился. Деньги всегда были мне нужны.

      И привозил я их немалые, каждый раз по 20-30 тысяч (прикиньте валидность такой суммы в конце девяностых !). Но эти командировочные деньги не принесли мне счастья. Не помню, куда ушла одна сумма. На вторую мы купили жене модную в те годы шубу из нутрии, которую она не смогла носить, поскольку без подклада в ней было холодной, а с подкладом она весила больше, чем Царь-колокол в Кремле. А на третью сумму – добавив репетиторством – я купил самую несчастливую из своих машин. Которая сначала сломалась, а потом была арестована таможней.

      Ну ладно, об этом разговор пойдет позже.»

      Прочитав несколько абзацев, я сразу испытала интерес к автору, которого знала… видимо, не со всех сторон.

      Меня поразила эта непонятная классификация «А11», стоящая рядом с очевидно моим именем, я ведь сразу вспомнила, что Валя сказала, что нас Никулин назвал