На трезвую голову Сева не решился бы открыть подозрительный конверт, сейчас любопытство победило, и он осторожно вскрыл письмо.
«Здравствуй, уважаемый Елисей Егорыч! С поклоном тебе и твоей семье, пожеланиями здоровья и успехов, крестница твоя Агафья Ерёмина. Ты, Елисей Егорыч, вряд ли меня помнишь. Живу я в соседстве с матушкой твоей Лизаветой Петровной. Совсем плоха Лиза. До Пасхи не протянет, – сказал доктор. Лиза упросила написать тебе и Егору Ивановичу. „Пусть приедут. Перед смертию у Елисейки и Егора прощения попрошу“. А я, скажу, отмолила она грехи свои. Война виновата. Ежели, ни немец проклятый, жить бы вам вместе. Стоял бы нынче с Егором и братиком, или сестричкой у постели матери», – волнуясь, читал Сева, с трудом разбирая каракули. С каждой строчкой сердце билось сильнее, и, хотя имя —отчество не его, интуиция подсказывала: письмо адресовано ему. Елисей Егорыч – он!
Спор о новых расценках незаметно угас, и Костя повернулся к Севе.
– Кому письмо, разобрался?
Сева молча протянул его Косте, тот долго читал, а потом передал Володе.
– Скорее всего, ошибка. Не могла двадцать пять лет молчать! Нет, даже больше.
– Всеволод Иванович я, а никакой ни Елисей Егорыч.
– Что касается имени – отчества, большинству из нас, их придумали в детдоме.
– С именем, конечно, не увязка, – заметил Володя, продолжая разбирать каракули послания. – Но деревня Васильевка и фамилия Васильев, в этом что – то есть. Не думаю, случайное совпадение.
Оставив разговоры о работе, парни переключились на обсуждение загадочного письма.
– Тебе письмо! Поезжай сейчас же! Разберись, – подвел итоги спора Сергей. Костя опять взялся за гитару и запел «Мама, милая мама». Сева посмотрел на часы.
– Поздно. Завтра отпрошусь и махну, – согласился он. – За тысячи километров мотался, а тут под боком, два часа езды. Володя разлил остатки водки и провозгласил.
– За твою маму! Дай Бог, чтобы судьба, улыбнулась тебе!
– За встречу! – отложив гитару, прибавил Костя.
Ребята посидели еще и разошлись. За окном давно наступила ночь. Оставшись один, Сева заново перечитал письмо. В документах он писал «родители погибли в войну», и сколько себя помнил, жизнь была связана с детским домом. Сейчас перед глазами неожиданно всплыли смутные картины деревенской улицы, огромная худющая собака и такая же худая и злая