– Я припугнул нападавших, и они сбежали. Схватить не успел – слишком их много. До казны Освальд добраться не может, она заперта, но ценных предметов и в комнатах много, вот он и нанял этих ребят. Хорошо, что никто не пострадал. И запомните: я знаю Освальда, я понимаю, как он мыслит, и точно вам говорю: главный его план – не в том, чтобы обчистить дворец. Мы с ним сцепились в коридоре, я его сильно ударил, но он скоро явится. – Голос дрогнул от гнева. – Джоанна может придать человеку любой вид, и Освальд теперь выглядит, как я. Он хотел явиться к вам первым, но даже теперь не поверит, что план провалился. Будет уверять вас, что фальшивый я, а не он. Не слушайте, ясно? Он умеет врать, как никто.
Генри, привыкший не удивляться никаким фокусам, которые подбрасывала жизнь, особенно в последний месяц, застыл в дверях, глупо приоткрыв рот. Посреди террасы, среди придворных, вполголоса оплакивающих потерянное имущество, стоял он сам и говорил эту интереснейшую речь. Генри схватился за сюртук на груди – он по-прежнему был в той же одежде, которую надел с утра, но и на Генри-на-террасе была точно такая же. О том, что он, кажется, сошел с ума, Генри думал не больше секунды, потому что говоривший посмотрел на него, и все сразу стало ясно. Спокойствие и вызов в этом взгляде Генри узнал бы где угодно – и едва сдержался, чтобы не застонать.
Волшебный сонный порошок – вот что это была за сияющая пыльца. Он уже видел такой однажды в руках Алфорда, когда тот погрузил в сон весь город после приключения с короной. Если Алфорду такое волшебство под силу, значит, и Джоанне тоже. Она могла раздать по щепотке такой пыльцы всем своим наемникам, чтобы тот, кто встретит Генри, вывел его из игры минут на десять. А еще раньше, перед завтраком, именно она смотрела ему в спину в коридоре, чтобы запомнить, в какой он одежде, – и превратила Освальда в Генри. Все это было настолько умно и настолько просто, что Генри стало не по себе.
Он медленно перевел взгляд на остальных – судя по мрачному лицу Эдварда, он все еще злился на Генри за ложь про брата, но слушал внимательно, понимая, что сейчас у них есть дела посерьезнее. Агата с убитым видом подпирала голову кулаком, в котором был зажат поникший белый цветок. Видимо, король все-таки заставил Симона довести дело до конца, – тот с сияющим видом, не омраченным даже последними событиями, сидел за столом своей семьи и вполуха слушал поддельного Генри. Очевидно, он был так впечатлен своей храбростью в деле со сватовством, что Освальд и нападение волновали его не так уж сильно.
До Генри медленно начало доходить, почему никто не понял, что перед ними фальшивка. Освальд не переигрывал, говорил убедительно и спокойно. Генри уже давно заметил: люди плохо умеют врать, они наивные, как дети, но только не отец. Утром Генри обещал себе, что больше никогда мысленно не назовет Освальда этим словом, а теперь тот смотрел на него, и Генри мог прочесть этот взгляд, как книгу: «Я вижу, что ты меня узнал. В мире,