5
Про мою семью лучше бы ничего не говорить вообще.
Несмотря на то, что мне исполнилось всего восемнадцать, я почему-то чувствовал себя разбитым стариком.
Я ехал в столицу, где должен был поступить в Академию изящных искусств. В багаже моем, помимо маминой корзинки и саквояжа с одеждой, имелась большая полотняная папка с картинами, отобранными на суд профессоров.
И доставая одну за другой политые слезами мамины булочки, я странными, наползающими один на другой отрывками вспоминал свое детство.
Зачем? Может быть, потому что именно сейчас улетал, убегал, уезжал от него. И хотел избавиться от прошлого, напоминавшего тягостный сон?
Для меня семья – если считать, что таковая наличествовала – состояла из мамы.
Но увы, ее главой считался отец.
Чудовищный деспот, сошедший со страниц нудного, как протестантская проповедь, английского романа – каких я никогда не читал и читать не собираюсь.
Будучи старше мамы тридцатью двумя годами, и женившись на ней, двадцатилетней, он, вероятно, чувствовал себя не мужем, а неизвестно кем.
Конечно, я должен быть благодарен отцу. Ведь именно он произвел на свет меня.
Но к нему – точнее, к его памяти – я не питал ничего, кроме ненависти.
6
Иногда, несмотря на свой юный возраст, я переключался куда-то высоко и ощущал право судить людей с позиций не существующего у меня знания.
В эти моменты отец вызывал не ненависть, а скорее непонимание.
А иногда даже жалость – если только такое чудовище заслуживало жалости вообще.
Моя мама была его третьей по счету женой.
Обе предыдущих умерли. Самая первая отдала богу душу уже после того, как отец женился вторично. Вторая скончалась от туберкулеза, оставив его вдовцом.
Причем, по рассказам родни, оба первых брака отца были неудачными. Третий разворачивался на моих глазах. И тоже не подходил к разряду счастливых.
К тому же, кроме нас с сестрой и двух сводных, у отца с разными женами родилось еще трое детей, не переживших младенчества.
Все это напоминает руку бога – в которого я не верил – изо всех сил пытавшегося довести до отца элементарную мысль о его непригодности для семейной жизни.
Ведь ни государство, ни тот же бог, не накладывали на людей обязанности вступать в брак. И моему отцу просто не стоило жениться вообще. А провести всю жизнь холостяком.
Но он женился.
Женился, женился и женился.
Умирали жены, угасали дети – отец оставался непоколебим.
Он шел, как корабль с пьяными матросами и заклиненным рулем, не ведая куда. И лишь ему казалось, что он идет прямо.
В результате в возрасте пятидесяти двух лет он женился на моей молоденькой маме.
Годившейся ему в дочери.
Которая к тому же – как говорили мне злые языки, коих всегда встречается в миллион раз больше, нежели добрых – состояла с ним в близком родстве. Настолько близком, что для заключения брака пришлось где-то хлопотать.
Зачем