Ровными рядами висели мамины блузки, платья, костюмы.
Девочка нежно провела по ним рукой. Под пальцами струился тонкий шелк и мягкий кашемир. Колючий шерстяной свитер, мамин любимый, неопределенного теперь цвета, лежал на своем привычном месте – на третьей полке сверху, – и, казалось, еще хранил ее тепло и терпкий аромат духов.
Тоска ершистым комком росла в груди. Катя тяжело задышала:
– Не сейчас, не сейчас, – просила она саму себя. Она запрокинула к потолку голову, не давая слезам скатываться по щекам. – Не сейчас.
Кате пришлось забраться на антресоль – шкатулка много лет назад была убрана из вида.
Когда-то давно, лет пять назад, она почти нарушила запрет и достала ее. Она взяла ее в руки, волнуясь и едва дыша. Шкатулка показалась ей обыкновенной невзрачной вещицей, не заслуживающей такого количества внимания и запретов. Ей тогда даже не понятно было, за что ее в итоге наказали и на месяц оставили без шоколадок.
Сейчас – другое дело. То ли исчезновение матери, то ли мистическая кошка, заставляли фантазию буйно рисовать одну картину за другой – от выскакивающего из темного нутра джинна до сказочной жар-птицы, которая отнесет ее туда, где находится мама.
Катя аккуратно постучала по темной, испещренной мелким не то узором, не то текстом, крышке, легонько взболтала. Внутри увесисто перекатывалось что-то тяжелое. И, кажется, кряхтело…
– Ну, это уже у меня глюки, конечно, – сама себе резонно ответила Катя. – После скачущих из окна кошек еще не такое послышится.
Девочка вышла из гардеробной и направилась в кухню: там света больше, может, надписи на крышке удастся прочитать.
Входя в кухню, под размеренное приветствие настенных часов, она невольно бросила короткий взгляд в окно, но увидела в нем только свое отражение – встревоженного, раздираемого любопытством и сомнениями подростка в потертых домашних джинсах и вытянутом свитере.
– Естественно, – обиженно прошептала она исчезнувшей кошке, – наделала тут дел и сбежала. Впрочем, сегодня все меня оставляют одну…
Катя вздохнула и села за стол, для начала внимательно разглядев шкатулку снаружи.
Небольшая, чуть больше ее девчачьей ладони, не высокая, не глубокая, примерно десять на шестнадцать сантиметров в основании. Замочек медный, симпатичный, вылит в форме медвежьей лапы. Некоторые узоры на крышке были глубокими и более крупными, другие – совсем маленькими, еле заметными, скорее даже царапины, а не узоры.
Волнение под сердцем, дрожь на кончиках пальцев, Кате подсказывали, что рисунок на шкатулке – не простой, и эти трещинки– царапинки – самые важные на всем свете, что именно они скрывают основное значение этой странной вещицы и способ, как ей маму вернуть.
Катя пригляделась.
Рисунок перед глазами поплыл, словно 3D картинка, раздвигая пространство. Некоторые детали стали объемными, другие – потерялись в темноте.
– Ой-ё-ёй, – вырвалось у нее, когда она себя поймала