– Пысари есть?
– Печать батько Корней пристукнет!
– Я ж много благодарствую вам!
– Еще что есть судить?
– Будем еще мало, атаманы молодцы! Так хрестника моего Степана Москве не оказывать?
– Не оказывать!
– Стенько с глуздом[29]! Недаром один от молодежи он в кругу…
– То правда, браты! Еще спрос: с Москвы на Дон не закрывать сиротскую дорогу?..
– Не закрывать!
– Пущай от воевод народ спасается!
– Патриарх тоже лих! И от патриарха…
– Помнить надо, атаманы молодцы, что на Дону хлеба нет, а пришлые с семьями есть хотят!
– По Волге патриарши насады[30] с хлебом ходят!
– Исстари хлебом с Волги живы, да рыба есть.
– С Украины – Запорожья!
– Оно атаман сказал правду, – думать надо, как с хлебом?..
– Додумаем, когда гулебщики вернутся да с ясырем с моря; большой круг соберем!
– Нынче думать надо-о!
Круг шумел, спорил. Атаман знал, что бросил искру о хлебе, что искра эта долго будет тлеть. Он курил и молча глядел на головы и шапки казаков. Обойдя шумевший круг, во двор атамана, пробираясь к крыльцу, вошла нарядная девка с крупной фигурой и детским лицом, в красной шапочке, украшенной узорами жемчугов. Под шапочкой русые косы, завитые и укладенные рядами. Степан Разин встал на ноги, соскочил с крыльца, поймал девку за большие руки, поволок в сторону, негромко торопливо спросил:
– Олена, ты зачем?
– К атаману…
Казак, не выпуская загорелых рук девки, глядел ей в глаза и ничего не мог прочесть в них, кроме каприза.
– Ой, Стенько! Не жми рук.
– Забыла, что наказывал я?
– Уж не тебя ли ждать? По свету везде бродишь, а я – сиди и не пляши.
Она подкинула ногой в сафьянном желтом сапоге, на нем зазвенели шарики-колокольчики.
– Хрестный дарил сапоги?
– Не ты, Стенько, дарил!
– Жди, подарки есть.
– А нет, ждать не хочу!
– Не ладно, Олена! К старому лезешь. Женюсь – бить буду.
– Бей потом – теперь не твоя!
Зажимая трубку в кулаке, атаман поднялся во весь рост и крикнул:
– Гей, дивчина, и ты, козак, – кругу мешаете…
– Прости, батько, я хотела к тебе.
– Гости, пошлю за тобой, Олена, а ныне у нас будет сговор и пир. Пошлю, рад тебе!
– Я приду, Корнило Яковлевич!
– Прошу и жалую, пошлю, жди…
Девка быстро исчезла. Степан поднялся на крыльцо. Атаман сказал тихо – слышно было только Разину:
– Хрестник, не лезь батьке под ноги… Тяжел я, сомну.
В голосе атамана под шуткой слышалась злоба, и, повысив голос, Корней крикнул:
– Атаманы молодцы! Вас, есаулы и матерые козаки, прошу в светлицу – наше немудрое яство отведать.
– Добро, батько атаман!
Заскрипело дерево крыльца – круг вошел в дом.
В хате атамана на дубовых полках ряд свечей в серебряных подсвечниках.