– Доброе утро, – просипел юноша и скрылся в туалете.
Олег со стуком поставил чашку.
– Это что? – спросил он у жены.
– Это Виталий, – пояснила та чуть испуганно. – У Даши вышли какие-то сложности с общежитием, вот они и пришли ночевать у нас.
– Ночевать у нас? – переспросил возмущенно Олег. – И ты говоришь об этом так просто?
– Не кричи, – сказала жена сухо. – Мог бы проявить гостеприимство, это все же жених твоей дочери.
Олег почти вскочил:
– Нет, дорогая, не могу я проявить гостеприимство, – заявил он громко. – И ты прекрасно это знаешь! И если этот жених не собирается вылететь из дома в трусах, пусть немедленно одевается и уходит!..
Немедленно на кухню ворвалась Даша, едва накинувшая халат.
– Папа, не смей! – вскричала она. – Это моя жизнь, и ты не имеешь права вмешиваться в нее.
Опять начиналась традиционная семейная склока, после которых всегда было так противно на душе, но отец Олег уже не собирался останавливаться.
– Это почему же? – повернулся он к дочери. – Я ведь твой отец, ты помнишь? Я не могу мириться с тем, что ты пренебрегаешь теми принципами, которым я служу!
– Ты меня достал своими принципами, – вскричала Даша. – Ты мне жизнь испортил своими принципами! Я всегда была как белая ворона…
– Белая ворона – это уже не ворона, – буркнул Олег. – Как ты могла привести этого… жениха сюда, в мой дом! Даша, ты же знаешь, я никогда не приму такого поведения.
Послышались звуки сливаемой воды, и из туалета показался Виталий.
– Остыньте, папаша, – сказал он. – Я уже ухожу. Спасибо, конечно, что приютили…
– Виталий, подожди, – кинулась за ним Даша.
Жена метнулась за ними, но Олег остановил ее.
– Ты мне должна кое-что объяснить, – сказал он холодно.
– Она же уйдет! – воскликнула жена.
– Пусть уходит, – отвечал Олег.
– Ты же дочь теряешь! – прошипела жена.
– А ты предпочитаешь потерять веру? – спросил Олег холодно.
– Пусти, – жена рванулась и поспешила в комнату к дочери.
Олег отошел к окну, чувствуя накипающую злость. Это было не то чувство, с каким можно было решать семейные проблемы, и потому он не спешил с объяснениями. Конечно, он был предельно возмущен тем, что это совершилось прямо здесь, в его доме, где он столько лет совершал молитвы и верил, что семья понимает его. Теперь становилось очевидным, что все это время он обманывал себя и его домашние так и не приняли тех ориентиров, к которым стремился он. И вина в этом, и это надо было признать, была исключительно его, потому что именно он не обратил внимания, не заметил тех признаков, которые теперь так ярко проявились. Или даже заметил, но поленился тратить душевные силы на преодоление их. Он слышал про подобные проблемы у других священников, но всегда был уверен, что