– Что ж, отпускай, благословясь, – сказал после некоторого раздумья Строганов.
– Я племянникам скажу… Может, кто из них потехой ратной скуку разогнать захочет?
– Нет, об этом и говорить не надо. Оба полезут, молоды, кровь в них играет, а не ровен час, шальная стрела и насмерть уложит али искалечит. Это если бы сюда погань пришла, другое дело, – торопливо, с тревогой заговорил Семен Иоаникиевич.
– Ладно, так и не надо на мысль наводить… – согласился Ермак Тимофеевич.
– Не надобно, не надобно… – замахал руками Строганов. – А что насчет Аксюши, так говорю, подумавши, надо решиться… Повременим, посмотрим, может, и полегчает ей, а этим временем и грамота к жениху придет, и что ни на есть он отпишет или сам пожалует… Сегодня же гонца посылаю… Не надумал вот, кого бы послать. Ну да у меня челядинцы все – люди верные, доставят. Теперь, кажись, дороги-то стали безопасливее…
– На Волге, бают, тихо, а все же, не ровен час, может и наткнуться на лихого человека, – загадочно заметил Ермак Тимофеевич.
– Авось бог пронесет, в добрый час будь сказано, – не заметил загадочного тона Ермака Строганов.
– Прощения просим, – встал Ермак. – Так я отправлю молодцов-то с Кольцом.
– Отправляй с Богом… – встал и Семен Иоаникиевич.
Ермак Тимофеевич поклонился и вышел. Быстрыми шагами направился он в свою избу, отдал наскоро дожидавшемуся его там Ивану Кольцу распоряжение о предстоящем походе и, опоясав себя поясом с висевшим на нем большим ножом в кожаных ножнах, простился со своим другом-есаулом.
– Ты это куда же? – спросил Иван.
– Дело есть… – нехотя ответил Ермак и быстро вышел.
Иван Кольцо посмотрел ему вслед недоумевающим взглядом.
«Задумал атаман, кажись, что-то неладное, – пронеслось у него в уме – а все баба…»
Он тряхнул кудрями, вышел из избы, чтобы собрать круг и объявить о походе.
XII
Гонец
Быстро шел Ермак по дороге, ведущей от хором Строгановых в Пермь.
Версты за полторы от старого поселка вправо от дороги на лугу пасся табун лошадей, принадлежавших новым поселенцам. Ермак направился к этому табуну. Привычной рукой схватил он за гриву первую попавшуюся лошадь, а через мгновение уже сидел на ней верхом и мчался по направлению к густому, синевшему вдали лесу слева от дороги.
В воздухе было тихо, но быстрая езда охлаждала воспаленное лицо Ермака Тимофеевича. Глаза его горели каким-то диким блеском – он был положительно страшен. Это не был тот Ермак, который беседовал часа два тому назад с Семеном Иоаникиевичем Строгановым, а затем со своим есаулом.
Это был Ермак, предоставленный самому себе, которому не перед кем было скрываться, не перед кем носить личину – Ермак простора, расстилавшейся вокруг него степи.
«Не бывать тому, чтобы грамотка дошла до Москвы, чтобы приехал боярин вырвать из-под глаз мою кралю, свет очей моих… Если не отдаст гонец ее волею, отправлю его туда, откуда до Москвы не в пример