Десять лет уж минуло, как остыли последние угольки на пепелище деревни рода Куницы. Теперь Авось вырос, и все раны той поры давно зарубцевались. На память легла завеса тени, надёжно спрятав от взрослеющего мальчика множество вопросов, что терзали его вначале. Потому что задавать их было некому. Ещё ребёнком Авось сообразил скрывать от окружающих своё неожиданное богатство: браслет на предплечье он прятал за перевязью раны или под длинным рукавом, а шрам с узелком замазывал сажей и уголёк постоянно носил с собой. Но посторонних не удивляло такое поведение, словно они и не замечали в нём ничего странного. И узелок, и браслет Авось давно уже считал своими оберегами. А потом он вырос, и необходимость скрывать украшения отпала.
Люди видели перед собой стройного и крепкого юношу со светлыми вихрастыми волосами, спадающими на лоб. Взгляд серых, а порою голубых глаз был прям, внимателен и весел; и только иногда в глазах этих появлялась мечтательность, и становилось ясно, что сердце его, изведавшее печали, ещё долго не даст ему покоя… Девушки улыбались Авосю, но порой отводили взоры, когда их щёк касался лёгкий румянец.
Из оружия при юноше был лишь старый, довольно большой обоюдоострый охотничий нож, который вполне можно было принять за небольшой меч.
Авось только что закончил умывание, и сейчас его отражение весело подмигнуло ему – разгорающаяся на волоке ссора вполне может стать той мутной водицей, из которой умелой рукой вылавливается рыбёшка. Юноша, придав себе безразличный вид, решил прогуляться вдоль волока. Спор возник из-за очерёдности прохода между купцами и варягами, прибывшими позже, но довольно бесцеремонно заявившими о своём праве первенства.
Шрам на задубелой от солнца коже лица с вдетым в него золотым узелком служил Авосю не столько украшением, сколько молчаливым доказательством былых ратных подвигов. По крайней мере, юноша на это очень рассчитывал. А про браслет в ответ на восхищённые взгляды завистников (мол, откуда у бродяги такие драгоценности?) он давно уже сплёл целую историю про подарок варяжского конунга, у которого ходил в ратниках. Авось так часто повторял эту небылицу, что почти сам в неё поверил.
Победа в споре осталась за викингами: их грозные секиры, боевые топоры и великолепные тяжёлые мечи произвели неизгладимое впечатление на задиристых, но трусоватых купцов. Те лишь отошли в сторону, сварливо поругиваясь, косо глядя на варягов и сдерживая своих самых бойких товарищей. Ещё бы им не быть бойкими и задиристыми, – Авось усмехнулся, – этим купчишкам: князь Олег гарантировал всем безопасный проход по его землям, и заезжие варяги в знак уважения к князю и его дружине не обнажали здесь меча.
Вынув изо рта соломинку и насвистывая, Авось приблизился к купцам.
– Ну, что, Карифа, так и не надумал? – обратился он к полноватому чернобровому человеку, явно сыну неведомого Востока,