Маленькая девочка, Сарафина, вдруг перестал играть на пианино.
Бронсон оглянулся и заметил, что она наклоняет голову в их сторону.
– Мой отец говорил на дари, – добавил Ахмед. – и мама тоже. А вы говорите на дари, Джейк?
– Нет, только по-английски.
– Научитесь дари. Вам это будет легко после того, как вас исправят. Раньше я говорил только на дари. Доктор Баттиста называет его моим базовым языком. Но он говорит, английский тоже важен.
Карандаш вертелся, набирая скорость, как и речь, которая лилась из Ахмеда потоком.
– Он хочет, чтобы я смог научить своих друзей, которых он пытается исправить. Но я предпочитаю дари. Давайте вы его выучите, и мы будем говорить на дари вместе? Я еще по-итальянски говорю. Так вы теперь будете моим папой?
Джейк увидел, что Сарафина посмотрела на него при упоминании слова «папа», как будто ожидая его ответа. Возможно, она и не говорит по-английски, подумалось Бронсону, но очень может быть, что понимает этот язык.
– А где сейчас твой отец, Ахмед? – спросил Джейк.
– Умер, – ответил мальчик без какого-либо выражения. – И мама тоже. У Сарафины тоже. Так вы будете моим папой?
Джейк посмотрел на девочку. Она отвела взгляд, но слух ее явно был направлен в их сторону – она как будто отчаянно хотела услышать ответ мужчины. Плюшевый мишка был крепко прижат к ее груди. По розовой щеке сбежала крошечная слеза.
Бронсон не знал, что и сказать. Он почувствовал скрытую боль этих детей, как будто они были его собственными. Ему непреодолимо захотелось обнять их, чтобы защитить, чтобы спасти от того, что здесь происходит. Джейк закрыл глаза, силясь сдержать волну охватившего его чувства сострадания. Он хотел не отпускать их, успокоить их боль.
Как будто услышав его мысли, Сарафина уставилась на него с удивлением, глядя ему прямо в глаза. Это напомнило ему взгляд того маленького ребенка в библиотеке.
– Cosa? Che ha detto?[8] – спросила вдруг девочка.
Она вытерла глаза и позволила легкой улыбке озарить ее лицо, а потом, схватив медведя, соскользнула со скамьи и, подойдя к Джейку, положила свою маленькую ручку на его руку. Было видно, что она изо всех сил старалась смотреть ему прямо в лицо.
Бронсон улыбнулся ей.
– Что она говорит? – спросил он Ахмеда.
Мальчик переводил взгляд с Джейка на Сарафину и обратно. Его рука неподвижно зависла над карандашом.
– Я… Я никогда не слышал раньше, чтобы она говорила. Доктор Баттиста удивится. Только как она может говорить, если ее еще не исправляли? Почему…
– Ахмед, – перебил его Джейк. – Что она сказала?
– Она хочет знать, что вы только что сказали, когда закрыли глаза, – перевел ребенок дрожащим голосом. – Но вы ведь на самом деле ничего не сказали? Я за вами наблюдал. Губы у вас не двигались. Но я-то слышал. Как будто у себя в голове.
Неужели это правда?
– Что ты слышал? –