Огромная как конюшня комната, словно казарма, заставленная двухъярусными металлическими кроватями, вскоре почти совсем опустела. Лишь несколько коек были заняты спящими бродягами, среди которых был и Дима. И если бы он проснулся раньше, то наверняка увидел, как мимо него проплывают «на вынос» из ночлежки украденные у него ночью её обитателями вещи. Те даже и не скрывали сильно, что несут краденное, а если бы обворованный проснулся и стал бузить, то, может быть, кое-что отдали, а, может быть, и нет вовсе, сказав, что это их: мир бродяг суров, и здесь важно не то, что ты увидел у кого-то в руках «подрезанные» у тебя накануне вещи, а то, – хватит ли тебе здоровья, чтобы вернуть это, и захочешь ли ты ради этого барахла им рисковать.
У Димы ничего такого ценного, из-за чего бы стоило им рисковать, в пожитках не было. Ничего, кроме двух книг, романов, которые он купил на уличном развале за весьма приличные деньги. Но их и не украли…
Когда, с трудом проснувшись, уже ближе к полудню Дима направился в уборную, что была на дальнем конце комнаты, то здесь его ждал новый удар.
На грязном полу, испачканном вперемежку экскрементами и уличной грязью, плававшими в лужах стоявшей местами на коричневом кафельном полу воды, пролитой с нескольких умывальников, валялась разорванная на множество частей и листочков «Невыносимая лёгкость бытия» Милана Кундеры. А остатки от романа «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса он нашёл в фанерном ящике для бумаги, прибитом над унитазом на боковую стенку-перегородку между секциями в одной из кабинок. И, хотя он сохранился гораздо лучше, чем роман Кундеры, от него тоже осталось не больше трети листов, да и те были почти все порезаны, – для удобства подтирающихся, – пополам.
В общем, книги, украденные у него, бомжи применили по прямому, – как они понимают, для чего их печатают, – назначению: подтёрли выдранными из них листами зад, ну и почитали заодно, пока сидели «на очке», гениальные произведения, вернее, случайно доставшиеся из них отрывки, таким образом скрасив времяпрепровождение во время какания.
Расстроенный открытием, Дима долго сидел на подоконнике в вонючем, неизвестно когда в последний раз убиравшемся, туалете с десятком засранных так, что к ним невозможно было, не уделавшись, «подгрести», унитазов и дюжиной умывальников с единственным над каждым краном для холодной воды, и смотрел на остатки романа Габриэля Маркеса, которые теперь держал перед собой, раздумывая о том, что, впрочем, ничего ценного в его пожитках, кроме этих двух варварски уничтоженных книг, и не было, да и они, если бы остались целы и невредимы, не смогли бы поправить его положение, поскольку всё равно продать их он бы не смог, да и не захотел бы этого делать, а потому ничего страшного, значит, в его жизни не произошло.
К тому же оба романа он уже прочитал, насладился ими. И пусть самих книг уже не было, их содержание и впечатления от прочтения уже навсегда останутся с ним, в его памяти. Стал бы он их перечитывать снова? Кто знает! Быть может, когда-нибудь, но только не сейчас. Сейчас на чтение даже таких