Лесозаготовительные лагеря Усольлага. Один из них «Тимшер», в котором осталась половина их отряда. Карл и остальные проследовали до лагеря «Чельва». Эти два лагеря, как и множество других, располагались по берегам небольших рек бассейна Камы. Высадившимся в «Тимшере» повезло меньше, им начинать пришлось практически с нуля, а лагерь «Чельва» был уже обжит, обустроен зэками, преступниками: ворами в законе, вне закона, убийцами, насильниками, прочими уголовниками, как и политическими, настоящими, но больше мнимыми «врагами народа», и прочими случайными и не совсем, безвинными и не очень безвинными, но страшно виноватыми жертвами ГУЛАГа.
Предыдущий контингент отправили обживать другие места или милосердно позволили умереть в штрафбатах, а лагерь получили в свое распоряжение старший лейтенант Красной Армии Адольф Нойманн, в прошлом рядовой этой же конторы Карл Шмидт и сотоварищи. Дела поначалу шли не так уж чтоб совсем паршиво. У них было их войсковое начальство, их собратья по оружию были их конвоирами, да и кормили как военных. Но это продолжалось недолго. Конвой сменил НКВД, который гайки закрутил так, что дышать стало трудно. Изнурительная работа на лесоповале, при выполнении непосильной нормы, 600 граммов хлеба и пустая баланда. Энкавэдэшники сразу указали место своим подопечным: «фрицы», «фашистские выродки» и т. п.
В наследство от зэков, кроме колючей проволоки в три ряда и расположенной между ними «запретки», с вышками по углам, получили низкие приземистые бараки, примерно на 300 человек каждый, с глиняным полом, со сплошными двухъярусными нарами по всей длине барака, никаких матрацев и одеял. Посередине стояла буржуйка, которая слабо обогревала барак, с трудом удерживала температуру немногим выше нуля. Домашняя одежда, в которой прибыл контингент, никак не соответствовала уральским морозам – если бывало минус 30, считалось тепло. Нередко бывало и за минус 50. Одежда изрядно поизносилась, в ней и работали, и спали, и ходили в столовую, есть «палянту». Чувство голода никогда не оставляло. Карл, как и все его коллеги, не был способен ни о чем другом думать, кроме «что бы закинуть в желудок, как его обмануть…» Пайку хлеба можно было раскрошить в баланду и варить ее, пока она полностью не разойдется. Получается что-то вроде пойла для свиней, роскошное блюдо. Но тогда не будет пайки к этому «супу», надо разделить ее минимум на два раза, хорошо бы на три, но это уж точно не получится. Если взять с собой на работу обе части, то не устоишь перед соблазном и съешь ее еще до ужина, и тогда точно не уснуть до утра. А если оставить в бараке, могут стащить, «скрысятничать», а это равносильно катастрофе. Перед такой дилеммой стоял каждый трудармеец каждый день. Обленившиеся повара иногда брали на подмогу желающих, тогда те могли поживиться со дна огромных кастрюль хорошо проваренными рыбьими костями, парой кусочков турнепса или горошин, но такое везение выпадало крайне редко.
Выдача пайки хлеба утром – это самое ожидаемое и волнительное мероприятие