Солнце плыло по небу в разноцветном нимбе, воздух искрился, мороз, похоже, крепчал. Однако на душе у Бродова было тепло – он ехал на родину. Ели махали ему опушенными лапами, белки семафорили метлами хвостов, огненный «котяра» тянул как зверь, яростно урчал и пожирал пространство. Эх, хорошо! А вокруг проносились, исчезали за кормой еще с детства знакомые места. Красивейшие, благодатные, еще не тронутые цивилизацией. Матушка-кормилица тайга – завораживающая, могучая, первозданная. Ох, много чего видела она… Не по этим ли звериным тропкам пробирались из Маньчжурии хунхузы, доставляя страждущим сибирякам нецелованных красавиц китаянок?..[22] Не здесь ли пробегали горбачи[23], кайлившие на рудниках злато и серебро? Заработанные деньги они прятали в одежду, а утаенные самородки вживляли в тело – в бедра, в ягодицы, в икры ног… Раньше в деревнях тут, в хозяйственной пристройке, устраивали оконце с широким подоконником, куда на ночь ставили крынку с молоком, клали хлеб с салом, а то и дорогой сахар с солью. Для беглых. И не здесь ли укрывались староверы-раскольники? В глубине таежного моря, где мошка покрывает шевелящимся ковром все живое, они выращивали гречку, картофель, капусту, растили детей, верили истово в своего Бога. Где они сейчас? Куда завела их вера?
Неизвестно, куда нелегкая занесла староверов, а вот двужильный, ревущий механический «кот» вскоре выбрался на проселок. Здесь уже чувствовалась цивилизация – петляла колея, попадались окурки, гнусно желтели проталины мочи. Километра через три Бродов обогнал УАЗ, с ревом разминулся с каким-то несчастным типом на «Буране», сбросил газ, вошел в вираж и невольно заулыбался – ну, здрасьте вам, считай, приехали. Дорога, повернув, вынырнула из леса, и перед Бродовым открылись знакомые ландшафты – высокий берег речки, столетняя сосна, заснеженный пригорок с россыпью домов. Блестел на солнце крест на куполе церквухи, столбами вились в небо печные дымы. Это была его родина, пенаты – поселок Бирюлинский. Хоть и небольшой, в глуши, зато с историей. Когда-то в старину здесь стоял острог, похаживали в годы смуты белые и красные, а сейчас жил люд степенный, работящий, не разучившийся трудиться и в эпоху социализма. Соль земли русской – сибиряки.
«Как там в песне-то поется? „Еду я на родину“». Бродов резво пересек мосток, молнией взметнулся на пригорок и, проехав старые торговые ряды, в снежном вихре повернул направо – вперед, вперед, мимо бани, библиотеки, милиции, продмага. И вот он, отцовский дом. Добротный, двухэтажный, за высокой оградой. Бревенчатые хоромы с отоплением и канализацией, построенные с любовью, смекалкой и надолго. Да, непрост был бродовский родитель, ох как непрост, и в победу коммунизма не верил. А потому, отслужив срочную, на стройки пятилетки не пошел, ударил по технической части. По части сгинувших