Осинцев попробовал возразить.
– Перекусить можно и в буфете на этаже.
– Можно, но не нужно. Тебе после такого перелета не перекус нужен, а плотный ужин, с борщом и прочим.
Часа полтора сидели в ресторане. Сидели и разговаривали. Так… Ни о чем… Потому что за этим же столиком сидела японская пара, явно понимающая по-русски.
Вера, дав парню соответствующие инструкции, не поднимаясь на этаж, уехала. Он, помахав в хвост машине, поднялся к себе, напрочь забыв про девичьи инструкции, бухнулся в кровать и уснул. Слава Богу, телефон молчал и не помешал проспать до утра.
* * *
Из дневника Веры…
2 августа, понедельник. Прилетели в Сочи без задержки. В отличие от Москвы, юг нас встретил солнечной погодой: сказали, что 35 в тени. Устроившись и пообедав, отправились на пляж. И пробыли там до ужина.
Поднявшись на свой этаж, Алексей проводил меня в мой номер, вошел первым, для чего-то внимательно осмотрел оконные запоры-шпингалеты. Меня разобрал смех. «Не бойся, – сказала я, – никто не украдет. Здесь таких немало». Алексей, хмыкнув, ответил: «Таких здесь нет» Я протянула: «Ну, да». Он ответил: «Не да, а так точно». Потоптавшись с минуту на одном месте, ушел, строго предупредив: «Дверную защелку поворачивай дважды». Я рассмеялась, но ничего не сказала. Могла остановить, но не стала. Впереди полных двадцать восемь дней… Сегодня – хватит: то ли устала, то ли смена климата, то ли еще что-то.
3 августа, вторник. На море – штиль и мы долго катались на катамаране. Алёша, кажется, потихоньку приходит в свое естественное состояние: шутит и говорит, не переставая ни на минуту. Сегодня за голые плечи даже дважды приобнял. Подвиг… Приятен! Хотя… Мог бы и позволить большее. Деликатничает и не форсирует события. Другие парочки, вон, в первый же вечер… Такое вытворяют, что ахнуть можно… То, что беспокоило моих родителей. Вернусь, порасскажу им, пусть вдоволь поахают. Их же дочь – примерная… Как пионерочка, которой не двадцать два, а двенадцать. Кто там от нас потребовал «беречь честь смолоду»?
4 августа, среда. Когда после обеда мы сидели на топчане и глядели на разволновавшееся море, Алёша вдруг заговорил про своих родителей. С чего бы? Повода, вроде, не было. Наверное, по ним тоскует. Только никому этого не показывает. Какая воля у Алёши?! Я слушала и не прерывала. Он должен был выговориться. Когда закончил монолог, я дотянулась до его щеки и, ни слова не говоря, поцеловала. Увидела, как хмарь с его лица будто ветром сдуло. Это моя первая инициатива. Алёша, я думаю, именно это оценил. Потом мы долго-долго бродили, взявшись крепко за руки, вдоль берега на этот раз бурливого моря, накатывающего на берег огромные темно-синие волны, приносящие