С другой стороны, пока они эти диссертации писали, мне исполнилось четырнадцать лет и у меня случился головокружительный роман с мальчиком Мишей, на два года старше. Миша был модный, в 1969 году он ходил в белых брюках, свободно болтал по-английски и вообще герой, потому что перепрыгнул экстерном из восьмого класса в десятый. Внешне он был такой огненный замес Киану Ривза и Леонида Филатова. А ещё Миша играл в теннис.
В теннисе я ничего не понимала, он мне казался буржуазным, да и в семье к нему ни у кого интереса не было. Но когда Миша позвал меня смотреть, как он играет, я, естественно, пошла. Мужчина, который занят чем-то полезным, включая спорт, всегда выглядит эротично. Я этого тогда не знала, но подействовало безошибочно. В какой-то момент полил дождь, игру пришлось остановить, мы побежали под дождём к нему домой, целуясь без остановки и, конечно, промокнув до нитки. Природные катаклизмы, громы и молнии – это, кстати, тоже эротично.
Алёна Долецкая, 1969 г.
Мы пулей влетели в его сухую пустую квартиру (родителей не было, ура-ура), оставляя за собой миргородские лужи. Разделись, повесили вещи сушиться и, завернувшись в пледы, сели обсыхать, согреваться, разговаривать, и целоваться.
В какой-то момент Миша меня спрашивает:
– Скажи, а ты была с мужчиной?
Я отвечаю, не задумываясь:
– Само собой!
Он слегка напрягается.
– Правда? Кто?
Я говорю:
– Ну, если совсем близко, то вообще-то двое.
– Расскажешь?
– А чего рассказывать? Мне оба нравились, но они совсем разные. Оба папины аспиранты и оба, не поверишь, Валеры. Один – такой московский армянин, с ним было интереснее, он – яркий, эмоциональный, я с ним больше времени проводила. А другой, наоборот – тёмно-русый, голубоглазый, с ним было скучнее, но спокойнее.
Так оно всё и было, я, в общем, честно отвечала на Мишин вопрос, имея при этом в виду, что когда аспиранты вдвоём приезжали, то, пока папа работал с одним, другого подкидывали мне – чтобы скучно не было.
Миша переспрашивает:
– И ты с ними сейчас продолжаешь встречаться?
– Нет, это уже всё закончилось.
Тут я имела в виду, что оба уже защитились и к отцу моему по этому поводу больше не приезжали.
Миша перестал меня расспрашивать, мы целовались дальше, но всё-таки подмёрзли – и в конце концов перелезли в кровать, где было теплее и уютнее и где, как я позже поняла, пылкие поцелуи перешли в занятие любовью. Это было очень приятно, даже как-то неожиданно и гораздо более круто, чем просто целоваться. Моё необычайное новое удовольствие от острых переживаний было прервано тем, что в какой-то момент Миша меня крепко-крепко обнял и начал дико хохотать. Буквально захлёбываясь. Передохнув, спросил, как я себя чувствую,