Неслужебный роман. Евгения Кретова

но лучше многих, и вскоре все забыли, как неожиданно я появилась в 5 «Б» классе первого сентября 1998 года. В тот же год, за две недели до новогодних каникул, мама и папа позвали меня на вечернее чаепитие. Как обычно. На столе стоял самовар (папа у меня историк, любитель русской старины, однажды из командировки в Тверь привез вот эту диковину; ой, как мама ругалась, что папа всякую рухлядь домой тащит!.. Пришлось за него заступаться и сказать, что мне самовар нравится, и что если его хорошенько почистить, то из него вполне можно пить чай вечерами – с тех пор у нас и повелась традиция вечерних чаепитий), тарелочка с конфетками, печенье и… торт. Мама с папой сладкого не любят, мне все время напоминали, что от сладкого портятся зубы, но почему-то всегда приносили домой и конфеты, и печенье, но торт в нашем доме был редкостью. Мама с папой – на удивление молчаливые – исподтишка поглядывали, как я уплетаю торт («Пражский», как сейчас помню).

      Потом папа заговорил:

      – Знаешь, доча, у нас кое-что произошло в семье, мама мне сегодня утром рассказала. И вот теперь мы это говорим тебе, нам нужно с тобой посоветоваться.

      Я ничего не понимала, так как по моим сведениям ничего «такого» в нашей семье не происходило, если не считать разбитой вчера вазы – но я и правда нечаянно ее разбила, и уже извинилась за нее. Поэтому я продолжала молчать, как воды в рот набрав. А папа помолчал-помолчал и, наконец, сказал, то, что собирался:

      – У тебя скоро будет братик… Или сестренка.

      Над золотым пузатым самоваром повисла пауза. Мама с папой смотрели на меня во все глаза. Мама хотела что-то сказать, но не успела – я задала вопрос, который волновал меня больше всего остального:

      – Вы хотите, чтобы я уехала обратно в детдом? – я услышала, как с грохотом упал стул, на котором сидела мама, кинувшаяся ко мне.

      –С ума ты сошла, что ли! – крикнул папа, то ли мне, то ли ей, но я думаю, что всё же мне.

      – А почему вы мне о братике и сестренке говорите с таким видом, что должно произойти что-то ужасное? – не унималась я, вырываясь из маминых рук.

      – Маш, ну, отпусти ты ребенка, ты ж ее задушишь! – папа вернулся на свое место, положил руки перед собой. – Лида, мама уже не такая молоденькая для того, чтобы доставать детей, поэтому ей придется уйти с работы, а тебе решать, будешь ты ездить на учебу сама, или переведешься в школу поближе, – он укоризненно посмотрел на меня: – Ну, это же естественно, Лида, ты подумай. А ты всякую ерунду думаешь, мать расстраиваешь! Вон посмотри, на ней лица нет.

      Тут я впервые посмотрела на маму. Она была вся заплаканная, встревоженная, какая-то выцветшая и очень несчастная. Мамочка моя!!! Как же я тебя люблю!

      Вечером того же дня, когда я уже легла в постель, мама зашла ко мне в комнату, тихонько забралась под одеяло, и крепко-крепко меня обняла. Потом шепотом сказала:

      – Знаешь, где я сегодня была? В церкви! Я должна была сказать «спасибо», за все то, что произошло в моей жизни: у меня есть твой папа, у меня есть ты, и будет еще кто–то. О большем счастье и мечтать нельзя, а, ты как считаешь?

      Я кивнула,