Не знаю, как мне удалось проглядеть это сразу.
Потом было поздно. Мы решили убить Императора и даже взяли задаток.
Вам интересно, кто мог дать заказ на голову опоры Империи? Мне тоже. Сейчас-то я знаю, – гораздо важнее понять, каким образом мы вообще решились на это безумие. Но чем больше я думаю, тем меньше остается шансов найти отгадку.
Иногда мне казалось, будто Старик любил Императора, преклонялся перед ним, будто один из мирных, добропорядочных подданных. Понятия не имею, каким образом это сочеталось с желанием отправить на тот свет опору Империи. Содержимое его головы напоминало пыльный чердак, заваленный уймой бесполезных вещей, сваленных в одну невообразимую кучу безумных противоречий. Тем не менее, в иные моменты суждения его блистали кристальной ясностью, словно хрустальные бусины, нанизанные на четки непогрешимой логики. Тридцать три штуки. Такие моменты быстро кончались, к моему глубочайшему сожалению. Приходилось запоминать, до боли напрягая извилины, потому как в нашем жилище не было ни компьютера, ни, тем более, драгоценной бумаги. Когда-нибудь я опубликую эти записки, однако сейчас разговор не о том. Вы, балбесы, слишком далеки от желания обогатить свой интеллект. Один из вас, к тому же, слишком молод. Таким и я был когда-то.
Так вот, когда я спросил, кто может дать заказ на голову Императора, Старик лишь невесело усмехнулся. Оказывается, – как я узнал чуть позже, – за это право боролись едва ли не все Семьи Империи. В смысле – гангстерские синдикаты, достаточно платежеспособные, чтобы заплатить астрономическую сумму, о которой шла речь.
У нас даже хватило наглости устроить аукцион! Какая, по сути, разница, кто оплатит заказ? Старик связался с гангстерами по своим старым каналам, заросшим ржавчиной и паутиной. На той стороне, должно быть, здорово удивились, после стольких-то лет услышав его скрипучий голос.
Я не боялся, что синдикаты откроют сезон охоты на наглых волков. Для этого они были слишком трусливы. Народ вскричит, взвоет от горя: «Император мертв…» И тут же подхватит в восторге: «Да здравствует Император!». Наследник подрастал, готовясь в положенный срок принять бразды правления. Гангстерские синдикаты не устраивал тогдашний правитель, но они питали надежду на благоразумие следующего. Законопроект о запрете клонирования государственных служащих был одобрен Сенатом и успел вступить в силу. Император же являлся служащим № 1. Большинство уже позабыли о том, но Император и государство существуют лишь для того, чтобы благоденствовали подданные, а не наоборот. Прогресс, динамика – вот что спасает Империю и защищает от посягательств бунтовщиков-Иных. Боже, храни Императора.
Нечего хмыкать! Нельзя уже старику порассуждать о вечном!? В те времена, о которых пойдет рассказ, в жилах моих бушевал огонь идеалов. Когда я говорю, что Старик был безумцем, это еще не значит, что со мною психологи отдыхали. Только безумец мог решиться на такое, а потом еще посметь прикрыться громкими принципами, абстрактной истиной и недостижимыми идеалами. Человечество всю свои историю страдало во имя сонма нелепых идей. Но все это нужно понять. До меня же самые простые вещи доходили опосля, словно по длинной шее жирафа. Был такой зверь когда-то…
Ладно, я и впрямь отклонился от темы. Трудновато, знаете ли, раз за разом сосредотачиваться на одном и том же. С чего же начать… Наверное, с самого начала. То, что я был молод и переполнен идеалами, думаю, всем понятно. Более того, моей глупости хватило на то, чтобы стать наемным убийцей.
Мне было восемнадцать, и я вырос на Гере – сельскохозяйственной захолустной планете, где не привечали чужаков и праздных мечтателей. Я, к сожалению принадлежал к числу последних. Перспектива провести остаток жизни на поле, ломая спину под мешками нашей знаменитой свеклы меня отнюдь не прельщала. Однако приходилось терпеть, пока не наступил счастливый день, ознаменовавший приход больших перемен: совет старейшин уже ничего не мог поделать с моим желанием убраться с Геры к чертям подальше. Помню, я караулил под домом главы до полуночи, а потом переполошил весь поселок воплями и стуком в прочную деревянную дверь. Пошла первая минута моего совершеннолетия.
Меня отправили в полицейский участок, где я отпраздновал свое восемнадцатилетние с престарелым констеблем (я мог бы без труда уйти от этой неспешной погони, но не хотелось огорчать старика). Наутро я предстал перед советом старейшин. Я проявил все свое красноречие, чтобы меня единогласно сочли непригодным для жизни крестьянина и даже социально опасным субъектом. Я тут же получил паспорт и разрешение покинуть планету в любом направлении. Стук опустившейся печати показался мне звоном райских колокольчиков.
Не знаю, как бы повернулась моя судьба, не будь у меня двух старших братьев.