Сейчас сразу все зацепятся: а кто дело будет заводить? На героя моего? Каждый и будет. Каждый сам в себе. У каждого в организме есть предмет один. Только спит он у многих. Надо, чтобы каждый будильник свой внутренний завёл – и проснулся по будильнику. И за дела. Возможно, этот будильник совестью зовётся.
И ведь каждый хочет заделаться свободным героем. Иначе должности не будет.
Ведь и в жирном городе, даже иссушенном геометрией, но всё равно неряшливом, в томном пространстве, иссвеченном и оплаканном, в тромбах автомобилей и паштете неразличимой речи, есть места, где бьют родники, где любой ласковый взгляд замечен, где любая картавинка мила, где родинка – это примета.
Бьётся родник. Радуется сердце.
Обихоженный родничок приятен вдвойне. Такая вот сопливинка и слёзка ребёнка.
Но вот уже читатель и сюжет требует. Будет сюжет. Но чуть позже. Надо же вас подготовить к моим безобразиям.
Из дневника неуравновешенного человека
Зачем этот звук такой острый? Как он прокалывает тряпочку сознания, будит другие звуки, загоняет сон в клетку, требует повиновения… «Пиу-пиу!» – плачет металл. Его иголки напоминают печаль по чужой женщине, по жизни, проходящей без главного героя, который уехал в командировку на тот свет. Никто пока не знает, вернётся ли герой, и что у автора на уме. Построит ли он реалистический сюжет, в котором все стороны треугольника равны, и это будет клиническая смерть или его фентэзи уплывёт в сторону и закажет такую музыку, от которой мурашки по телу и тошнота в душе.
В любом случае кто-то останется в выигрыше: толстокожий – от жирных мурашек, чувственный – от печали по неизвестному.
Полумрак тихо вполз в комнату, улёгся поудобней и, посапывая, стал наблюдать. Затрясся мобильник, чиркнул по зеркалу солнечный зайчик. Рука нащупала трясуна, придавила, упала на одеяло и, соединившись с телом, вместе с ним проснулась. На стене зайчик распался на радугу.
Улыбка явилась сама, как та девушка с мороза, плач металла растворился в утреннем свете и звуках юного дня.
Трах-тах-тах – заскрипела тахта, ду-у-ду – задудела вода. Зажурчал чай. Все говорили на своём языке, всё звучало по-русски без слов. Тема звучала актуально, публицистично, завязывался узелок. Герой тоже гудел, журчал, шуршал, хлюпал и даже чавкал, придавая мгновениям необходимую прозаичность.
«На свете так много хороших людей, а мне в последнее время так не везёт – всё сволочи попадаются». Такая нехорошая мысль просквозила и сшибла со стола утренний хрусталь – и всё вдребезги! Веник и совок уже не помогут, потому что теперь осколки будут лишь добавляться.
«А почему ты считаешь, что начальники могут быть хорошими людьми? Таких, каких ты встречал раньше, теперь