На деле же Тэсу в то время было важнее понимать эпично-лиричные и слегка маниакальные тексты Rammstein и пронзительные душеизлияния от Lacrimosa в духе «никто меня не любит, а я весь из себя одинокий, гордый, прекрасный и никем не понятый». Как отметила однажды Елена Александровна, услышав раздающиеся из комнаты сына печальные трели Тило Вольффа, почему-то по-немецки такие душещипательные утверждения звучат намного убедительнее, видимо, благодаря Новалису, Гёльдерлину и прочим «страдающим юным Вертерам».
На этих, и некоторых не столь популярных, но не менее олдскульных и «забористых» немецкоязычных геров и фрау Тэса подсадил Штефан, сын отцовского друга, профессора Штайнберга. Не смотря на разницу в возрасте (Штефан был старшее на три года) они быстро нашли общий язык и подружись, когда вынуждены были коротать лето в захолустном, по московским меркам, австрийском городке Грац, где их родители участвовали в очередном исследовательском проекте местного университета.
Тогда, в возрасте тринадцати лет, с Тэсом приключилась первая любовь, объектом которой стала симпатичная рыжеволосая сестра Штефана Сандра, чем вполне объясняется интерес к немецкоязычной музыкальной лирике «страдательного» характера и быстрое освоение дойча.
Ах да, еще ругательства. Как оказалось, например, даже вполне приемлемое в приличном обществе «дурак» звучит по-немецки весомее, чем по-русски – Dummkopf, а, короткое хлесткое Quatsch или более австрийское Blödsinn, обозначающее любой бред или ерунду, отлично ставит точку в любой нудной полемике, но намного приличнее популярных английских аналогов.
Правда, по-немецки у Тэса получалось говорить так, будто он всегда страшно ругается, даже когда заказывает бургер с картошкой или читает инструкцию от стиральной машинки. Мягкое австрийское произношение ему совершенно не давалось.
Третьим, самым мучительным для Тэса, в силу своей сложности, языком, был греческий, спасибо, что не древний, а современный. На нем, конечно же, настояла мама, хоть и смилостивилась до более применимого в жизни не мертвого языкового варианта. Хотя, по ее мнению, если человек не в состоянии прочесть Гомера или еще какого Еврипида в оригинале, ему, собственно, и элементарного понимания жизни взять неоткуда, что уж говорить о минимальном уровне эрудированности.
Также она считала, что красивее языка вообще на свете нет, так что иногда просто в домашнем общении на него переключалась, чтобы поднять себе настроение. А тут уж хочешь-не хочешь, но будь добр знать, как хотя бы по-новогречески выразить желание отведать на ужин пасту «Карбонара» или попросить денег на поход с одноклассниками в кино, или будешь сидеть дома и жевать котлеты из