Однако высокий дож не двигался с места. Дрожание его рук передавалось складкам шторы, тяжелая кожаная окантовка тряслась над мозаичным полом. Ропот толпы, доносившийся с улицы, становился все громче.
– Вы лжете, Бонус, – сказал дож и судорожно сглотнул. – Все мои предшественники, все до одного, мертвы. Их ослепили, казнили или просто убили. Потому что народ их не любил. Разве не так?
Тот, к кому обращался дож, фыркнул:
– Если эта правда облегчит для вас попытку выйти к своим подданным, пока еще не поздно, то пусть она восторжествует. И тогда с вами, Джустиниано, все будет по-иному.
Не выдержав дальнейшего пребывания на задворках зала, Мательда протиснулась между собравшихся трибунов к своему отцу, особенно остерегаясь прикоснуться к пахнущему душистой водой Бонусу. Она всеми силами старалась сдержаться, чтобы не заключить отца в объятья и утешить: это немедленно разрушило бы авторитет дожа среди дворян и подавило его уверенность в себе.
– Твои предшественники были слабыми людьми, – умоляющим голосом обратилась Мательда к дожу. – Они думали лишь об одном – как обогатиться. Но ведь ты – Джустиниано Партечипацио! Ты сделаешь Риво Альто центром городов, расположенных вокруг лагуны, и покончишь со спором между франками и византийцами за нашу землю. Ты сможешь удовлетворить их запросы, и мы все станем свободными, и наши корабли будут привозить богатства из дальних стран в нашу лагуну. Выйди из дворца и скажи это своим подданным. И они полюбят тебя. Так же, как люблю тебя я.
Отец выпрямился.
– Из тебя, Мательда, вышел бы намного лучший дож, чем я. Намного лучший, – вздохнул Джустиниано. – Хорошо, я попытаюсь.
Одним движением он отодвинул штору и вышел на узкий балкон.
Толпа стихла. Взгляды сотен пар глаз устремились на дожа, рассматривая остроконечный соrno[5] на его голове, закутанную в желтый шелк худощавую фигуру и синюю ленту с цветочным орнаментом, перекинутую через левое плечо.
А в эти глаза сверху вниз всматривался дож, не будучи уверенным наверняка, что верноподданные не станут его палачами.
– Руки! – прошептала Мательда из-за шторы.
Джустиниано поднял руки с открытыми ладонями – исконный жест полной покорности.
– Обратись к ним, – продолжала подсказывать Мательда. – Вспомни, что я только что тебе говорила.
Она хотела повторить эти слова, но не успела: кто-то схватил ее за рукав и оттащил прочь от балкона. Это был Бонус из Маламокко, он возымел наглость прикоснуться к ней! Мательда вскрикнула и пнула его ногой. Он отпустил ее.
– Тихо, девчонка! – напустился на нее Бонус. На его черной накидке блестели серебристые узоры вышивки – цвета семьи Маламокко. – Как ты думаешь, что будет с твоим отцом, если чернь узнает, что государственные дела нашептывает дожу на ухо его собственная дочь?
– Если бы вы знали, что я думаю, трибун, вы лишились бы сна! – Мательда тщетно пыталась обойти Бонуса.
И тут ее отец начал свое обращение к толпе:
– Люди