и, развалившись на полу,
сто лет не вылезать отсюда.
Вся жизнь – экспансия, а мне —
достаточно в своем пределе
следить, как в сердце и окне
свет остывает еле-еле…
Серебряная вьюга,
березовый туман.
В Рязани и Калуге
из пряников дома.
А небо там из ситца
и голубых цветов.
Под ним так сладко спится,
легко на нем – потом.
Не грустно и не страшно
под этим небом жить.
Пусть с каждым годом старше —
живи, люби, дыши.
Сойти на берег в осторожном плеске,
в податливом шуршании волны,
где поступью размеренной и веской
проносит небо тучи-валуны.
Не думать, не гадать, не волноваться,
не биться глупой бабочкой в стекло…
Так холодно – как будто хлопья ваты,
ты выдыхаешь на руки тепло.
На этот мир – он, как душа, заброшен,
как старый сад, отправленный на слом.
Не умирать, но становиться проще
и дальше жить, и жить смертям назло.
Врастать корнями в сизый берег тундры,
в песок пустынь и солончак степей,
чтоб каждое доверчивое утро
горячим шепотом заворожить теплей.
Теплей и проще на твоих предплечьях
свести ладони и, замедлив взгляд,
вдруг ощутить: как восковые свечи,
твои ладони нежностью горят.
Так зреют кисти в голубых прожилках,
и к ночи тяжелеет голова.
Не вспоминай, как мы с тобою жили.
Не прожили – мы ожили едва.
Повремени, мой ласковый садовник!
Помедли с урожаем – не срезай.
Так искренне я, словно пес бездомный,
заглядываю каждому в глаза.
Тускнеют окна в золотых отелях,
оливковые веки нежных дам…
Мне наплевать на вожделенье тела,
на каждый взгляд, знакомый, как удар.
Разменная монетка, место с краю…
Не улететь, не спрятаться в глуши —
мне хочется остаться теплой раной
на заднем дворике твоей седой души.
Не знаю я, как душу сохранить,
в каких стихах ее от смерти спрятать.
Хотел бы я сказать, что «мы одни»,
но даже одного не вижу рядом.
В какой норе укрыть свою судьбу,
когда не вышло выпустить наружу?
Не потому, что страшно наяву,
но потому что явь сжигает душу.
Не хочется ни ласки, ни любви,
ни жалости, ни злости, ни покоя…
Но сохранять спокойный внешний вид,
становится все проще и законней.
Ты собираешь алый свет
по мрачным закоулкам тела.
Безумный милый соловей —
за хворостом среди метели.
Из губ – по ласковым рукам
вдруг оброню: как ты любима! —
и это будет не строка,
но