Щелчок. Ё! Твою мать! Неужели я опять где-то накосячил? Кто-то настучал про позор в Венесуэле? А может быть, порнофильм со мной в главной роли кто-то обнаружил на каком-нибудь вульгарном вражеском порносайте? Скажу, что надо было для расследования….
– Алло! Саша! Это – Сунгоркин. Ты в редакции?
Нервы сжались в комок в районе сфинктера. Мурашки побежали по всему телу. Кровь отхлынула от головы в зад. Источник опасности был неопределенным и оттого еще более страшным. В голове все перемешалось, как в мусорном баке, перевернутом безжалостной уборочной, помойной машиной. Бегство от неведомого было исключено. Самоубийство – тоже. Оставалось ждать. Крошка смотрит на меня с тревогой. Я бледен. Что ж мы такие бздливые в этой жизни? А ну-ка, взбодрись! Семи смертям не бывать, а выговора не миновать!
– Я – в Брюсселе!
В конце концов, самое большое наказание, которое я могу понести за свои проказы, – это увольнение. Но жизнь на этом не закончится! Не надо бздеть! Нет ничего страшнее Боли и смерти близких….
– Хорошо живешь! – удивленно и радостно говорит Сунгоркин, – Рад за тебя. С днем рождения, Саш, тебя!
Уф! Вах! Ни х… себе, подарок! Помнит! О, Боги! Юпитер! Зевс! Иегова! Ахура Мазда, Будда, Гермес, Рама, Кришна, Глагол, Моисей, Иисус! Он помнит меня!
– Спасибо, Владимир Николаевич! Право, такая неожиданность…
– Удачи тебе. Твори больше! Ждем от тебя новых интересных приключений.
– Спасибо! И вам того же… приключений всяких…
– Ты в Брюсселе по делу или как?
– Картины свои продаю я тут, – отвечаю я серьезно.
– Стало быть, обогатишься. Рогозин сейчас в Брюсселе. Если встретишь – предложи ему свои картины.
(«Если встретишь Рогозина, не убивай – он мой!» – почему-то подумал я.) Да, для журналиста «Комсомолки» это обычное дело – встретить в Брюсселе Дмитрия Рогозина и поговорить.
Гранитный камень с грохотом упал с моих плеч на мостовую Гранд Пляс, распугав туристов. Я, облегченный и свободный, немного потанцевал искрометный джайв, матаню, казачок, жок и сарабанду, покружил свою крошку в вальсе и галопе на радость окружающим иноземцам. Ну вот: теперь только поздравление Президента может меня удивить. Вот таким простым, человечным образом шеф меня мотивирует к трудовым подвигам. Нам, писакам, ведь совсем немного надо для счастья. Немного денег, бухла, женщин, любви и внимания, и мы готовы мир перевернуть, как пивную кружку, предварительно осушив ее до дна.
Я привез в Просвещенную Европу из немытой России пять своих картин. Одну из них я подарил моему другу, японцу Томато Хатано, парижскому музыканту, виртуозному гитаристу, другую художнику Винсенту, третью выставил на продажу в галерее города Кнокке, четвертую – в галерее Винсента, а пятую продал в Париже, на Монмартре, за пятьдесят евро.
– Когда продашь мою картину, деньги мне не высылай, а лучше выкупи на все эти деньги галерею Роджера Гоброна, – напутствовал я Винсента.
– А