Глава VI
Нелли
Прошло два дня, ничего не давших для удовлетворения моего любопытства или страсти.
Подозревал ли меня Лерн?..
Он мучительно распоряжался всем моим временем.
Утром он просил меня провожать его, то пешком, то в автомобиле. Во время прогулок он затрагивал какой-нибудь научный вопрос и добивался ответов, как будто испытывал мои знания и способности.
На машине мы кружили вокруг замка, как звери вокруг своего логовища. Пешком шли большей частью по прямой аллее в Грей. Он останавливался на опушке леса и ни разу не переступил его границы. Часто профессор возвращался назад, обрывая свою лекцию или разговор на полуслове, как бы охваченный внезапным недоверием к тем, кого оставил в замке.
Дядя всецело распоряжался также и моими послеобеденными часами. То он приказывал мне отправляться в город, то в деревню, то вообще отлучиться на определенное время. Иногда надо было исполнить какое-нибудь поручение, но большей частью приходилось просто играть совершенно странную роль. Лерн всегда следил за моим отъездом, а вечером поджидал у порога и требовал от меня полного отчета о проведенном дне. Я должен был или докладывать об исполненном поручении, или описывать те местности, по которым бродил; что касается последнего, то дядя не имел о них никакого представления. Но я не подозревал этого, а сомнительный отчет мог для меня оказаться весьма опасным.
Итак, я с раннего утра до поздней ночи шатался по лесам и горам.
Как мне хотелось в это время быть поближе к комнате Эммы! По числу закрытых и не закрытых ставнями окон я догадался, где находится ее комната – ведь топография замка была мне хорошо известна. Весь левый флигель был всегда открыт. В правом нижний этаж отпирался только днем, а наверху из шести комнат отперты были только три: моя – впереди, а на другом конце комната покойной тетки Лидивины, сообщавшаяся с кабинетом Лерна. Значит, Эмма могла спать только в постели тетки… или у дяди. Эта мысль меня ужасно тревожила, и я во что бы то ни стало хотел вывести это на чистую воду. Для этого достаточно пяти минут: вверх по лестнице, прыжок к двери – и я узнаю все, что мне нужно…
Но дядя стережет ее.
Стережет, как тиран. И я, встречая мадемуазель Бурдише только за столом, уже настолько осмелел, что поднимал на нее глаза, но обратиться к ней с речью не отваживался. Она была исключительно молчалива, но то, что она теряла в разговоре, она выигрывала в движениях.
Между мною и Эммой стояло вечное присутствие раздраженного Лерна. Он крошил хлеб, размахивал вилкой, внезапно ударял кулаком по столу, звенел посудой.
Однажды за столом я задел нечаянно дядю ногой. Он сейчас же взял мою невинную ногу под подозрение, ему мерещилась уже подстольная сигнализация, и он был убежден, что перехватил под столом мое нежное признание. Тут же на месте он решил, что Эмма больна и будет