Этот Петр был одержим постоянной похотью. Вечером он бродил по пустынным кварталам, где опрокидывал наземь встречных женщин и овладевал ими силой, или же, сидя у главного входа церкви Святого Марка, шепотом делал предложения женщинам, которые приходили молиться без провожатых. Иногда он прибегал к угрозам, иногда – к обещаниям. Одна негритянка из Ракотийского квартала пыталась убить его из ревности. Говорили, что когда-то он был приговорен за воровство к каторжным работам. Никто не знал, каким образом ему удалось возвыситься.
Он служил для Присциллы символом чувственного безобразия, которым она была окружена. Его присутствие оскорбляло ее чистоту. Внешне он держал себя почтительно, но так смотрел на нее своими моргающими глазами, что казалось, будто раздевает ее и рассматривает ее тело, начиная от густых волос и кончая нежными ступнями ног. Она замечала тогда неуловимую дрожь его рта, и это движение было единственным проявлением его желания, но она была вынуждена бежать от этой скверны.
И перед сном, в своей комнате, прочтя все молитвы, ей случалось плакать перед большим бронзовым зеркалом, стоявшим у подножия ее кровати, созерцая это вместилище зла, этот греховный сосуд, которым было ее тонкое и чрезмерно красивое тело.
Майорин никогда не мог объяснить того, что случилось. Перед Музеем стояла толпа. Множество молодых людей расположилось вокруг двенадцати крылатых коней, окружающих портал, ожидая выхода Ипатии, чтобы приветствовать ее криками.
Следуя за Присциллой и Марком, он шел от них на довольно значительном расстоянии по улице Сема, как вдруг увидел колесницу, которая разворачивалась назад, не будучи в состоянии пробиться сквозь толпу.
В ней сидел епископ Кирилл. Его губы были плотно сжаты, а громадный лоб изборожден глубокими морщинами.
– И она у меня повернет назад, – пробормотал он.
Майорин подумал, что было бы прилично последовать примеру епископа и не смешиваться с этой толпой язычников, где его священнический вид начал вызывать насмешки дерзкой молодежи.
– Идемте, идемте, не задерживайтесь среди этих людей. Следуйте за мной, – сказал он.
Очевидно, ни Марк, ни Присцилла не услышали его, потому что продолжали свой путь вдоль Музея, в то время как он быстро зашагал в сторону. Когда Майорин заметил, что он один, и захотел нагнать своих воспитанников, ему помешал водоворот толпы.
И тут Присцилла впервые познала прелесть мужского взгляда. Молодой человек, который шел рядом с ней, пристально смотрел на нее и улыбался. Его волосы были разделены пробором, а лицо с правильными чертами было спокойно и прекрасно. Одет он был изысканно. Его сиреневый хитон был заколот на плече египетской драгоценной пряжкой. Лиловый плащ был переброшен через плечо и волочился по земле. В его манерах было что-то небрежное, непринужденное и веселое. Присцилла была поражена, заметив на его запястье несколько браслетов.
– Если вы хотите