Видимо, не доверяя своим приближенным, он собственноручно отнес документ в склеп и оставил его на хранение своей возлюбленной супруге.
– Потерпите, сударь, – отстранил подеста Пейроля, бесцеремонно протянувшего было руку к завещанию, – дайте мне исполнить мой долг. – Он взял пенал и показал его присутствующим: – Беру вас всех в свидетели, господа, что здесь, следует полагать, заключена последняя воля нашего дражайшего герцога, и передаю сей предмет в руки судей…
А через два часа в тронном зале дворца перед многочисленной публикой предстали два герцогских нотариуса и подеста. Подойдя к дивной работы лазуритовому столику, они выложили для всеобщего обозрения уже ставший знаменитым свинцовый пенал.
Потом сломали печати, вскрыли футляр – и подеста извлек оттуда пергаментный свиток.
Ни Винчента, ни Карл-Фердинанд на церемонию не пришли: она из деликатности, он – из гордости. Но Антуан де Пейроль с высокомерным видом стоял возле самого столика.
Завещание было очень длинным.
Мы избавим читателя от подробностей: мудрых советов будущему владетелю Гвасталлы, слов прощания с Дорией и Винчентой, распоряжений, касающихся отпевания и заупокойных служб, поминальных вкладов городским церквам, даров монастырям, щедрой милостыни бедным…
Пейроль с нетерпением, хотя и без особой надежды, ждал главных слов – и они поразили его в самое сердце. Размеренно, громким голосом подеста прочитал:
– «Мне благоугодно передать суверенные права на мое герцогство дочери моей Дории, которой поможет править ее супруг, благородный господин де Лагардер. От вышеназванной дочери моей Дории герцогский престол да перейдет по наследству к детям ее. Предаю проклятию и обвиняю перед Богом всякого и всякую, кто вознамерится воспрепятствовать исполнению моей ясно выраженной государевой воли».
Да, воля герцога была выражена совершенно ясно.
Что же до Винченты, то ей отец завещал внушительную ренту, но исключительно на правах неделимой и неотторжимой личной собственности. Муж ее даже не был упомянут.
Пейроль торопливо покинул собрание, подумав: «Завещание завещанием, а голова на плечах тоже кое-чего стоит!»
Герцог Мантуанский, выслушав доклад Антуана, дал волю своему гневу и поклялся истребить весь род Лагардеров.
Однако на людях он вел себя как ни в чем не бывало и вечером на поминках сидел на почетном месте во главе стола подле своей жены, как это предусматривалось придворным этикетом. Когда же после супруги остались наедине, Винчента сказала:
– Я рада, насколько это возможно в нынешних обстоятельствах, что покойный батюшка распорядился так, а не иначе. Милая Дория вышла замуж по любви, – однако она живет в бедности, в глухом углу, а у нее сын… Теперь она переедет в Гвасталлу и будет править герцогством на благо своих подданных.
Гонзага поклонился:
– Полностью согласен с вами, сударыня. Раз вы довольны, то и я доволен. Завет же вашего покойного отца для меня священен