Эдинбургская темница. Вальтер Скотт

уже немолодой человек. На нем не было парика, и короткие волосы были зачесаны назад. Они были курчавы и черны как смоль, но местами уже седели. Лицо у неизвестного было скорее плутоватое, чем порочное, и выражало более хитрости и лукавства, нежели следы необузданных страстей. Его живые черные глаза, острые черты, насмешливая улыбка, находчивость и наглость показывали, что это парень, как говорится, не промах. На рынке или на ярмарке вы сочли бы его за плутоватого барышника, мастера на всякие проделки; но, повстречав его на пустынной дороге, вы вряд ли испугались бы, так как на разбойника он не походил. По платью он был также похож на лошадника: оно состояло из застегнутого доверху жокейского кафтана с крупными металлическими пуговицами, синих валяных чулок, заменявших обувь, и шляпы с полями. Для полноты картины недоставало только хлыста под мышкой и шпоры на одной ноге.

      – Твое имя – Джеймс Рэтклиф? – спросил судья.

      – Да, с дозволения вашей милости.

      – А если я не дозволю, ты тут же подыщешь себе другое?

      – У меня их штук двадцать на выбор, опять-таки с дозволения вашей милости, – сказал допрашиваемый.

      – Ну а сейчас ты – Джеймс Рэтклиф. Кто ты по ремеслу?

      – Ремесла-то у меня, пожалуй, и нет.

      – Чем занимаешься? Чем живешь? – повторил судья.

      – А это вашей милости хорошо известно, – ответил допрашиваемый.

      – Неважно, ты сам должен сказать, – заметил судья.

      – Так прямо и сказать? Да еще кому? Вашей милости? У меня и язык-то не повернется!

      – Будет тебе кривляться – отвечай!

      – Ладно, – сказал допрашиваемый. – Все скажу, как на духу, недаром я надеюсь на помилование. Чем занимаюсь, спрашиваете? Это как-то даже неловко сказать, особенно здесь. Как там говорится в восьмой заповеди?

      – «Не укради», – ответил судья.

      – Это точно? – переспросил заключенный. – Ну, значит, мое ремесло с этой заповедью не в ладах. Я ее читал: «Укради». Большая разница, а всего ведь маленькое словечко пропущено…

      – Попросту говоря, Рэтклиф, ты известный вор, – сказал судья.

      – Думаю, сэр, что известен и в горной и в равнинной Шотландии, не говоря уж о Голландии и Англии, – ответил Рэтклиф с величайшим хладнокровием и бесстыдством.

      – А чем думаешь кончить? – спросил судья.

      – Вчера я бы сказал точно, а сегодня не знаю, – ответил заключенный.

      – А если бы тебя спросили вчера, как бы ты ответил, чем думаешь кончить?

      – Виселицей, – сказал Рэтклиф с тем же хладнокровием.

      – Ты, однако ж, большой наглец, – сказал судья. – Отчего же сегодня ты надеешься на лучшее?

      – Оттого, ваша милость, – сказал Рэтклиф, – что одно дело – сидеть в тюрьме по приговору, а другое – остаться там по своей охоте, когда ничего не стоило сбежать. Когда толпа уводила Джока Портеуса, я мог преспокойно выйти с нею вместе. Ведь не для того же я остался, ваша милость, чтобы меня повесили.

      – Не