Это происходило вскоре после второго завтрака, и три прелата стояли за металлической решеткой на мраморном возвышении, отделявшей главную часть Сикстинской капеллы от малого нефа, и обозревали открывавшийся им вид. Временный деревянный пол был почти готов. К нему сейчас приколачивали бежевый ковер. Внутрь заносили телевизионные осветительные приборы, стулья, привинчивали друг к дружке письменные столы. Не было места, куда можно было бы посмотреть и не увидеть движения. Бурная активность на потолке, расписанном Микеланджело (вся эта полуобнаженная розово-серая плоть, вытягивающаяся, жестикулирующая, сгибающаяся, несущая), теперь, как казалось Ломели, нашла неуклюжее отражение в своих земных копиях. В дальнем конце капеллы на гигантской фреске «Страшный суд» Микеланджело люди плыли на фоне лазурного неба вокруг Небесного трона под аккомпанемент молотков, электродрелей и циркулярных пил.
– Ну что, ваше высокопреосвященство, – произнес со своим ирландским акцентом секретарь коллегии О’Мэлли, – я бы сказал, что перед нами довольно правдоподобное видение ада.
– Не богохульствуйте, Рэй, – ответил Ломели. – Ад начнется завтра, когда мы впустим сюда кардиналов.
Смех архиепископа Мандорффа прозвучал слишком громко.
– Великолепно, ваше высокопреосвященство! Превосходно!
– Он думает, что я шучу, – сказал Ломели, обращаясь к О’Мэлли.
Рэймонду О’Мэлли, державшему в руках клипборд с закрепленными листами бумаги, шел пятый десяток. Высокий, уже обросший жирком, с грубоватым красным лицом человека, который всю жизнь проводил под открытым небом (возможно, охотился с гончими, хотя ничего такого он в жизни не делал): цвет лица достался ему в наследство, как и многим жителям Килдэра[16], а еще от любви к виски. Мандорфф, выходец из Рейнской области, был старше. В свои шестьдесят он оставался статным, его круглая лысая голова напоминала яйцо. Он сделал себе имя в Католическом университете Айхштетта-Ингольштадта, где писал труды о природе и теологическом обосновании безбрачия священников.
По обеим сторонам капеллы вдоль длинного прохода были выставлены простые голые столы, образующие четыре ряда. Только на столе, ближайшем к решетке, лежала материя – его подготовили к осмотру Ломели. Декан вошел в капеллу, провел рукой по двойному слою ткани: мягкое алое сукно, ниспадающее до пола, и более плотный, гладкий материал – бежевый, под цвет ковра, – на столешнице и ее краях создавали достаточно твердую поверхность, чтобы на ней можно было писать. На столе лежали Библия, молитвенник, карточка с именем, авторучки и карандаши, небольшой бюллетень для голосования и длинный список из ста семнадцати кардиналов, имеющих право голоса.
Ломели взял карточку. XALXO SAVERIO. Кто такой? Он почувствовал приступ паники. После похорон папы декан старался