Я отбросил легкое одеяло, оголив его тело. Сзади послышались резкие вздохи, и я едва сдержался, чтобы не отреагировать. Кэзо был юношей с хорошим телосложением. Он лежал перед нами обнаженный; поясница вздернута над матрасом. Но вовсе не это вызывало ужас. На его груди, прямо над сердцем, была выцарапана красно-фиолетовая татуировка с изображением семиконечной звезды. От нее лучи проходили вдоль ребер, огибая его торс и не касаясь живота. Наклонившись, я увидел слабые синие следы, проходившие вокруг красных линий; все они спускались по бокам к его тазу и гениталиям, обвивая мужское достоинство.
Едкий сладковатый запах, будоражащее прикосновение, татуировка – этого было вполне достаточно для того, чтобы установить общую причину смерти, но мне требовалось больше информации – и была единственная возможность получить ее. Достав нож из внутреннего кармана своей туники, я взглянул на Корпио.
«Могу я?»
Он смотрел на меня безучастно.
«Мне необходимо… извлечь некоторые образцы. Я открою его рот и глаза, чтобы увидеть, что внутри. Зрелище не из приятных, но лицо не будет обезображено. Мне нужно установить некоторые факты, чтобы иметь возможность расследовать причины смерти».
Он побледнел еще больше, прикрыл рот платком и слабо кивнул.
«Возможно, я смогу восстановить его черты, – добавил я, чтобы хоть как-то облегчить его боль. – У вас должна быть возможность похоронить его по всем обычаям, без каких-либо напоминаний о том, как именно он умер».
Я повернулся к телу. Легче всего было бы сломать ему челюсть, но я только что пообещал его отцу сохранить достойный вид для похорон. Из ножен моего кинжала я достал пару миниатюрных тонких лезвий, которые хранились в специальных отделениях из твердой кожи. Я провел пальцами по его челюсти в направлении ушей, ощущая напряжение мускулатуры. Под ухом, в точке ослабления напряжения, где мышцы крепятся к кости, я приставил одно из маленьких лезвий под углом и аккуратно вонзил его при помощи рукоятки моего кинжала. Под лезвием можно было почувствовать движение сухожилий. Лицо перекосилось – половина его расслабилась, а половина все еще оставалась застывшей в гримасе ужаса, будто перед смертью он внезапно сошел с ума. Когда я повторил эту процедуру с другой стороны, вся челюсть расслабилась.
Я открутил верхушку рукоятки кинжала и извлек плотный сверток. Аккуратно развернув его, я достал заостренную лучину из светлого дерева. Ею я проколол себе палец и положил лучину окровавленной стороной себе в рот.
Я был готов к тому, что должно было произойти, поэтому повернулся так, чтобы за моей спиной отцу не было видно головы сына. Положив руки на его челюсть, я надавил большими пальцами на подбородок и с силой открыл его рот. Деревянную лучину из