– Сколько лет, сколько зим?! Санёк! Сослуживец мой, давно хотел остановить тебя, поговорить, вспомнить нашу армейскую службу, но никак не мог тебя «поймать» в одиночестве!
– О-о! Привет, Валера! Да, минуло немало времени, четыре года уже, но что же ты – если хотел поговорить, мигнул бы!
– Да-а, не хотел мешать: все стали такие занятые, куда-то торопятся…
Мы переглянулись, улыбаясь друг другу; не скрою, мне было приятно видеть своего сослуживца…
– Что поделаешь, Валера! Так уж устроено всё в этой жизни…
– Знаешь, я часто вспоминаю наши армейские будни… Тот побег на третий день службы, помнишь? Тогда ведь я тебя подбил на него, да, но страна была в разрухе, национализм, бежали все – кто из страны, кто из вооружённых сил, как мы тогда… Восемьсот километров от дома, помнишь? За первые сутки, как на марш-броске: без воды, без еды – шестьдесят кэмэ по степи, потом – на товарняке, на попутках, и, по-моему, в пятидесяти километрах от дома нас взяли те менты…
– Помню, Валера! Всё помню: их удары, их оскорбления, как «дезертиры!!» орали… Кому? Восемнадцатилетним пацанам, не принявшим ещё присяги, а с ними – как со взрослыми мужиками! Возвращение тоже помню. Это чувство передать невозможно, поймёт тот, кто это испытал, согласен?
– Санёк! Если бы ты тогда не согласился бежать, я не побежал бы тоже, я в то время сказал себе: «Побегу, если Саня побежит», ты отличался от других, внушал чувство доверия, я заметил тебя ещё с областного военкомата, когда мы там ночевали; запомнил ту драку, в которой ты участвовал, как ты с трёх ударов снёс твоего противника… Меня потрясла та картина, когда включили свет, а на полу – лужа крови, и он лежит, как кричали офицеры, как тебя увели…
– Да, было время, помню, я тогда очень разозлился, тот призывник разбудил меня среди ночи со словами: «Эй ты, лох, освободи кровать!». Я его послал, он в ответ налетел на меня, пришлось вспомнить, чему нас учили в секции бокса в студенческие годы… Хотя, из-за бокса мне пришлось мой вставной зуб вставлять ещё раз! После той ночи во мне что-то изменилось, не мог больше так бить, стало жалко…
Я ведь в армию уходил со смешанными чувствами, с боевым настроем и поддержкой националистических нравов, понимаешь? Но именно в армии всё переменилось, ведь те самые казахи – «чурки» – как мы их называли, не дали мне упасть, а поддержали, именно они не позволили сломать меня, мою душу, они стали для меня как братья… И от моих националистических убеждений осталась только обида на мой народ, из-за которого нас сослали в далёкий Казахстан, кстати, мы уже шесть лет ждём документы на выезд в Германию – это страшная волокита: они всё проверяют, устраивают всякие тесты, экзамены по языку, но как же мы можем «безупречно знать» наш родной язык, если были запреты, гонения на него. Во мне течёт немецкая кровь, и разве моя национальность может поменяться только от того, что я родился в Казахстане?
– Значит, уезжаешь в «фатерланд»?
– Да, Валер…
– М-м-да.