Уббе вмиг кожей ощутил.
Сверкая челюстью щербатой,
Все мысли, кровь его испил.
С трудом смирил в себе желание
Сейчас же людям навредить,
За бурное их ликование
Им праздник шумный отравить.
Так вот, Обыр, спеша по делу,
Уббе у речки повстречал.
Того, знать, страхи одолели,
На ухо новость прожурчал.
Схватив струистой пятернею,
Молчун Обыра долго тряс.
Ручьем слеза из глаз, с тоскою
Издаст то писк, а то и бас.
Со звучным плеском слился в реку
Затем, и спрятался на дне.
Без жалости мстить человеку
Сегодня дал обет себе.
Обыр напрасно дожидался,
Тая испуг, на берегу.
Уббе в нем боле не нуждался,
На дне улегшись, на боку.
Обыр, хозяйку не тревожа,
Решил увериться во всём:
«Не столь ужасно всё, быть может?
Уж как-нибудь, да утрясём».
Но на краю болот случайно
Навстречу вышел Конаяк.
Обыр, волнуясь чрезвычайно,
Пролепетал, мол, так и сяк.
А Конаяк нетерпеливый
Наведался с утра к Мыстан.
Знать, прохиндей и хват болтливый
Молчать о новости не стал.
Тайком пары вдыхая зелья,
За этим он сюда и шел,
Набрался сил, что оскудели.
Вот кто виновник, балабол!
Дрожа от страха, откровенно
Признался ей во всем Обыр.
Взгляд наводя попеременно
На ведьм озлившихся, застыл.
– Со мной такого не бывало, —
Сипя, сказала Жалмауыз,
– Чего я только не видала…
Вот вам, пожалуйста, сюрприз.
Взялись за дело сами боги,
С младенцем нам не совладать.
Ведут к дракону все дороги,
Ему бы надо рассказать.
Свари назавтра свое зелье, —
Сказала Жалмауыз Мыстан.
– Сама снесу владыке-змею.
Подскажет выход, может нам.
Мыстан, повеселев, вздохнула,
Что в логово не ей идти.
Лукаво глазками моргнула,
Не скроет, рада уступить.
В казан клокочущий макнула
Черпак и зелья налила.
Слегка по краешку лизнула
И, молча, чашу подала.
Шла к змею Жалмауыз, обдумав
Весь предстоящий разговор,
Кряхтя досадливо и шумно,
Таил тревогу мутный взор.
Почтенный возраст поминая,
Навстречу вышел Айдахар.
В глаз ведьмы хищно улыбаясь,
Из рук дрожащих чашу взял.
– Ну, здравствуй! Как живешь, старуха?
Давно не виделись с тобой.
Ни вести от тебя, ни слуха.
Не тяжело в глуши одной?
Трясутся голова и руки,
Трость в пальцах ходит ходуном.
Лицо ей исказили муки,
Жизнь в теле теплится с трудом:
– Мой повелитель! Коротать бы
Вдали от всех