дева радость несет,
кто ей волосы гладит,
кому ужин готовит,
с кем встречает рассвет.
Я бы многое отдал за тепло ее глаз.
Но на донце колодца,
в родниковой воде,
держит ключик от сердца
неприступность её.
В нашем северном лете
всё давно уж не так:
что запретно веками, то доступно сейчас.
Дешевеет надежда
и любовь на продажу по часам предстает.
Девы древних профессий растлевают святое
и – не греют никак…
Вот и колокол звонит – оживает душа.
Вот, что это такое —
незатоптанная красота!
Танцы ренуара
Я в Париже будто жил,
не сьезжал.
Ренуара как-то раз повстречал,
Он соломенную шляпу примерял
и модель для полотна выбирал.
Кастинг просто чудно обьявлял
и девчонок из простушек приглашал.
Танцевать хотели многие из дам,
но стоять перед мольбертом за пятак!?
Два сезона Пьер партнершу изучал
и в конце-концов шедевры написал.
В дивных платьях, во весь рост,
карнавал в голубые платья юных дам обряжал.
Сам Огюст, в портретном сходстве, сказал,
как умело в танце линию держал,
что Дега подобных танцев не писал, —
оказалось, сельских танцев он не знал.
Да,
Париж без русских казаков
ничтожно мал
и Бистро, печать от них приняв,
со стены, глазами Ренуара,
празднично являет парижан.
Иди ко мне!
Как хороша ты перед сном.
Как тонко пахнут твои руки,
маня к себе в волшебный дом.
Закрыты наглухо все ставни
и двери скованы замками,
и свет полночного светила
зашторен темною гардиной,
и смолкли звуки…
Где оне?
А отблеск в зеркале являет
все тайны прелести твоей
и сердце сразу обмирает,
когда меня ты обнимаешь
и говоришь: «Иди… ко мне!»
Любовь – алтарь
Душа сиречь есть Храм;
Любовь – алтарь его
и если ты вошла в мой храм,
то будь в нем храмовой иконой.
И к ней приложатся губами
бессчётное число людей.
Они найдут в тебе защиту,
моля тепло в душе хранить
и быть неразделимо рядом.
До дней последних неизменной,
все понимающей и нежной,
и справедливой в доброте.
Свеча гореть пред нею будет
и не загаснет никогда.
В любви находим мы надежду
и верим: счастлива она.
Любовь, тобой мы дышим во спасение,
но жаль, – с грехом к тебе идём…
Шестьсот кусочков смальты
Меня простить лишь может Муза,
за то, что терпит мои вирши,
и,