Чарли приходится держать голову мальчика на коленях, пока они дожидаются сестру милосердия. Его зовут Уэствуд. Питер. На уроках греческого они сидят рядом.
– Помогите! – то и дело кричит Питер прямо в лицо Чарли, с расстояния в пять дюймов. Чарли гладит его по голове и обещает, что все будет хорошо.
Когда прибегает сестра, Уэствуд уже в обмороке. От его крови в холодном воздухе поднимается пар.
Мальчик спасен, но несколько дней школа живет в тревожной неизвестности – отрежут ногу или нет. В итоге она остается на месте. Когда брюки Чарли возвращаются из прачечной, на них по-прежнему видно бледно-желтое пятно от сажи, там, где лежала голова Питера – от колена до середины бедра. Обеспокоенный Чарли просит особого разрешения, чтобы поместить брюки в школьную благотворительную корзину – оттуда вещи попадают в один из лондонских сиротских приютов. Чарли предпочел бы сжечь брюки, однако ему напоминают, что это против правил. Он вспоминает печь на станции в Оксфорде. По возвращении из Лондона они почти беспрепятственно нарушают правила.
Потом – Томас. Его тошнит. Каждое утро, словно по будильнику, за час до того, как школьный колокол возвещает подъем. Чаша унитаза усиливает звуки, сопровождающие рвоту; они летят по коридору туда, где уже сидит на корточках Чарли, приготовивший носовой платок.
– Ты в порядке? – спрашивает Чарли в их уже ритуальном диалоге.
– Нормально, – всегда отвечает Томас. – Должно быть, съел что-то.
Они смеются, согласно ритуалу. Это называется висельным юмором, но они перестали употреблять это выражение после того, как увидели настоящую виселицу.
И каждый день, ровно в четыре пополудни, когда все рассаживаются в общей аудитории на верхнем этаже и начинают готовить уроки, Томас отправляется к Ренфрю. Это часть наказания за драку с Джулиусом. Томас, похоже, не имеет ничего против. Нет, не совсем так. Он страшится бесед с Ренфрю и в то же время жаждет их.
Чарли расспрашивает его о том, что происходит во время этих встреч. Их связывает слишком многое – слишком много уважения, для начала; слишком много доверия; и слишком много часов, потраченных на взаимные откровения, поэтому Томас не может просто уйти от ответа. Но Чарли видит, что друг подбирает слова с большой осторожностью.
– Что он делает? – спрашивает Чарли. – Ренфрю?
Томас пожимает плечами:
– Он задает вопросы. Я отвечаю.
– Ты дымишь?
– Очень мало. – Томас и сам удивлен этим.
– Вопросы о чем?
– О разном. Много раз спрашивал о семье. О моих родителях. – Он хмурится и задумывается. – Важно не что он спрашивает, а как, – продолжает он. – Искренне. Точно ему и вправду интересно. Иногда я почти верю ему. Пока сижу в его инквизиторском кресле.
Томас поднимает глаза, растягивает напряженные губы в улыбке.
– Он осел. Конечно