Они сели под огромными липами на скамейку и майор, опираясь на droit de l’homme, знакомил Пушкина с проходившими мимо гостями.
– Вот этот плешивый, в орденах, с висячим брюхом, был председателем коммерческого суда в Киеве, – говорил он. – В надежде, что он останется в своей должности и на второй срок, он без всякого зазрения совести забирал у казначея казенные деньги под расписки. Отказать тот, разумеется, не смел… И так набрал он до ста тысяч рублей – серебром-с, не ассигнациями!.. И вдруг на выборах ему накидали черняков. Он явился к казначею с толстым пакетом, как бы с деньгами, потребовал свои расписки и тут же бросил их в топившуюся печку, а потом презентовал казначею флакончик с ядом: в пакете его была старая газета. Ну, казначея похоронили, жену его застращали, – муж перед смертью раскрыл ей все – а этот благополучно цветет у себя в имении… А этот вот молодой, с нафабренными усами и победительным видом – помещик из с. Смыкова. Он до сих пор пользуется правом primae noctis. Один мужик вздумал-было супротивничать. Тогда он приковал его с бабой к стене у себя и на их глазах изнасиловал их дочь-невесту… Большой шум пошел по всему уезду, но предводитель счел благоразумнее замять дело и все сошло молодцу благополучно. А, смотрите, вон тот, благодушный старичок в старинном кафтане – замечательная личность!.. Он мелкопоместный. Земли у него всего около 300 десятин и работают на ней только шесть душ, а остальные крепостные все предаются по воле господина изящным искусствам: у него есть три скрипача, виолончелист, два кларнета, две волторны, есть певцы-солисты, а остальные рисуют картины, режут рококо и ренессансы, плетут клотильды, рассказывают сказки и былины, завивают молодых барышень и проч. На этом веселом имении накопилось уже до десяти тысяч казенной недоимки, но это нисколько не мешает художественной дворне петь, играть, расписывать, вырезывать, обивать, причесывать. Вот тот, краснорожий с стеклянными глазами, пьет мертвую. Когда он напьется, фантазия его не имеет пределов. Прошлым летом он, пьяный, приказал запречь свою жену, совсем голую, в тарантас, в корень, а девок, тоже голых, на пристяжку и на вынос и – покатил на сенокос. Там на свежескошенной траве он уселся бражничать, а жену и девок велел гонять перед собой на корде… Вон тот, сивый, огромный,