В местном магазине его не узнали и едва не побили, приняв за беженца из Москвы. Купленная мужикам бутылка дешевой водки и названная по имени продавщица разрешили недоразумение. Местные решили, будто Никита вышел из продолжительного запоя, с пониманием отнеслись к его нежеланию пить и вылили на уши ведро информации.
Так Никита окончательно осознал, что Москвы больше нет, а есть некая огромная территория – Зона, она же Периметр, большая московская аномалия и еще с десяток названий того же рода, – вокруг которой спешно возводят стену, поскольку прет из бывшей столицы всякая чертовщина.
Впрочем, гораздо сильнее эфемерных и материальных созданий ада и всевозможных странных штук беспокоил местных неминуемый наплыв бывших москвичей. Как поступать с беженцами, они понятия не имели и по примеру коренных жителей столицы заикались про «Нахабино не резиновое».
Некоторое время Никита жил и неустанно удивлялся творящемуся вокруг безумию. Милое тихое Подмосковье менялось на глазах. Возле леса спешно выстраивали микрорайон с многоэтажными домами – якобы для беженцев, потом выяснилось, что не совсем для них, а для зажиточных москвичей, не потерявших все свое имущество и имеющих немалые сбережения. Потом строительство заморозили (видимо, состоятельные все же предпочли Нахабину города поинтереснее). Затем сменился подрядчик и принялся снова строить, но уже на деньги мэрии и не столь добротно и качественно. Жизнь забила ключом, а Никита вдруг понял: скоро ему нанесут визит. Вот как проснулся утром, так его и осенило по этому поводу.
Озарение не повлекло страха и даже легкого беспокойства, бежать не захотелось уж точно. Скорее, понимание оказалось забавным и неожиданно навело на мысли о религии. Больно красивым казалось фантастическое допущение о существовании некой старой цивилизации, почти вымирающей, но далеко шагнувшей вперед в научном плане, обладающей машиной, способной передавать мысли на расстоянии и вкладывать в головы представителей менее развитой цивилизации. Ох, как красиво ложился этот сюжет на всевозможные вещие сны, пророчества, явления ангелов и беседы с божествами различных культур и рас.
Идея увлекла Никиту настолько, что он весь день проходил, смакуя ее и так, и эдак, поворачивал и рассматривал на просвет, словно капельку янтаря, вертел, будто кубик Рубика. Он поднялся на чердак, не обнаружил ни одной изуродованной книги, зато нашел стопку чистых тетрадей в двенадцать листов с гимном Советского Союза на задней обложке и огрызок простого карандаша.
До ночи Никита писал – то ли беспорядочно набрасывал приходящие в голову образы, то ли все же начал сочинять свой собственный роман. Действо захватило его столь сильно, что настойчивый стук по калитке он практически не услышал.
– Ну, здравствуй, альтруист, – сказал ему лысый мужик неопределенного возраста, когда Никита вышел на крыльцо. – Впустишь