– Вась, это ты тут дебоширишь? Выпила, что ли?
– Ещё чего. Так устала, ноги не держат, а в остальном всё нормально. Лёш, иди, охраняй дальше.
Парень подошел вплотную.
– А ну, дыхни!
– Ага, может, поцеловать ещё? Не выйдет. От моего дыхания цветы вянут, а принцы в жаб превращаются поголовно.
– Чего?
– Невезучая я, как выяснилось, испорченная.
Алексей отступил на шаг, словно боялся заразиться той самой невезучестью, а заодно и испортиться.
– Не понял!
Я тяжело вздохнула, усаживаясь в машину.
– Да уж куда тебе! Вот так живёшь, горя не знаешь. А Валюша… Прикинь, она решила, что на мне сглаз или проклятье, к ведьме отправила. Так что даже не представляю, выберусь ли завтра из тёмного леса живой. Если нет, будь другом, назови стоянку в мою честь, фотокарточку в будке поставь, пусть желающие цветы возлагают.
– Сумасшедшая!
Я хлопнула дверцей и завела мотор. Мужики раздражали, все, без исключения, все, кроме папы. Отец был уникальным. Таких уже не выпускали. Он не мешал маме строить карьеру, потакал всем её капризам и, несмотря на солидную должность, не брезговал мыть посуду и чистить картошку. Такого не бывает? Бывает. Но шанс выиграть главный приз выпадал не всем. Чаще волосатое мачо, добившись своего, забывало слова серенад, забрасывало шпагу в кладовку и оставляло некогда мускулистое тело жиреть на диване у компьютера. Какая карьера, если несчастной даме сердца приходилось разрываться между кухней, детской и спальней! Валентина Алексеевна казалась умной женщиной и всё это прекрасно понимала. Может, сглазил её кто? Как она могла сломаться? Я тяжело вздохнула, выруливая в свой двор. Вот, пожалуйста. Эти принцы даже припарковаться нормально не могут. Поголовное косоглазие. С трудом отыскав свободное место, втиснулась между автомобилей. Наплевать, что блокировала водительскую дверь очередному придурку. Пусть через пассажирское в салон лезет. Я поднялась на седьмой этаж на лифте, щёлкнула замком и вошла в квартиру. Красота! Чистота! Тишина! Даже представить страшно, что когда-нибудь по моему ламинату будет бродить чудо вроде дяди Гриши или Лёшки в семейных трусах в цветочек, а мне это чудо придётся кормить, обстирывать и ублажать. Фу! Нет, возможно, когда-нибудь, лет в восемьдесят, впав в глубокий маразм, я и захочу слушать храп на соседней подушке, но не сейчас. Прости, Валюша, но завтра я никуда не поеду!