И даже на фронте он всегда был вдали от передовой, изготавливая и ремонтируя упряжь для лошадей, потому что унаследовал от отца замечательную профессию шорника.
Она не только кормила и одевала его, но и позволяла жить одиноко, тихо и незаметно.
А с малых лет он только и слышал от близких ему людей, что еврею нужно жить тихо и незаметно. И только так можно обрести своё еврейское счастье.
Осколочное ранение навсегда лишило Ефима Борисовича возможности завести семью и иметь детей, поэтому он жил одиноко и тихо, работая шорником на Дубровском конезаводе под Полтавой.
Наверное, так и доработал бы он до пенсии, но бригада из ОБХСС вскрыла разные махинации руководства завода, которые легли в основу уголовного дела.
И, хотя Ефиму Борисовичу ничего о делах директора известно не было, его, в числе многих других, осудили на четыре года, что он считал большой удачей.
Большинство получило от десяти и выше.
По дороге в лагерь Бердичевский очень боялся попасть на работу в каменный карьер, о котором рассказывали разные ужасы.
Но, как всегда, Ефиму Борисовичу еврейское счастье и тут улыбнулось. Его определили в цех по сбиванию ящиков для фруктов и овощей.
Однако, когда он в первый день вышел на работу, то страшно запаниковал, увидев, что происходит в цеху.
Тарную дощечку к цеху подвозили на автомашине, и рабочие, разбившись на группы, устраивали настоящие сражения, чтобы заготовить сырьё на дневную норму.
И даже однорукие инвалиды, которых начальство обязало выполнять восемьдесят процентов нормы, тоже бились, буквально, насмерть за обладание нужным количеством заготовок.
Те, кто норму не выполнял, ночевали в холодном изоляторе.
Каждый день кто-нибудь падал с машины или был избит в кровь, жестокими конкурентами.
От этого зрелища Бердичевским овладел такой страх, которого он не испытывал даже при артобстрелах.
Но опять еврейское счастье не отступилось от него.
Мастер цеха определил Ефима Борисовича возить на большой тележке из соседнего цеха сырьё для безногих инвалидов.
Эти заготовки пилили из старой дощечки для ящиков под банки.
Ефим Борисович с таким же пожилым татарином по имени Назир нагружали тележку и тащили за оглобли к безногим инвалидам, которые сами этого делать не могли.
К вечеру у Ефима Борисовича болели руки и не разгибалась спина, но он был счастлив оттого, что не зависел от коллектива, да ещё такого беспокойного.
А когда Назир приспособил к тележке лямки от пожарного шланга, то работать стало намного легче и удобней.
Всё опять устроилось в его жизни замечательно, и Бердичевский ничего лучшего для себя не желал. Он только всё время боялся, что его могут перевести с подвозки на сбивание ящиков, где он, не вписавшись в коллектив, просто погибнет от избиений или бесконечных изоляторов.
Этот