Мы лежали на песке. Вернее, на песке лежал я, а ты – на надувном матрасе, алом, как твой купальник и твои губы. Ты лежала навзничь, не пряча лицо от солнца, и я смотрел искоса на твой неправильный, но трогательный своей нежностью профиль, выступающие ключицы и заглядывал в твои глаза. Глаза были как море – такие же сине-зелёные, влекущие и загадочные. Я терпеливо ждал, когда они перестанут быть для меня загадкой, и видел в них, что ждать осталось недолго. Я касался плечом твоей загорелой руки, мягких волос и мог писать сочинение на тему, что такое счастье.
Надевая купальную шапочку, ты, как обычно, гляделась в зеркальце без рамки, которое всегда носила с собой. Я стоял лицом к тебе и смотрел, как исчезают под красным сводом шапочки рыжие пряди. Я заглянул в зеркало и увидел перевёрнутое отображение твоего лица. Ты в зеркале была ближе, чем наяву, но твои глаза казались бесконечно далёкими, и меня не было в них. А может, виной тому несовершенство зеркального отражения. Ты бросила зеркальце на матрас и улыбнулась.
Мы долго стояли по колено в воде. Вода была прозрачной. Потом стали медленно входить в неё. Вдруг ты вскрикнула и показала рукой куда-то в воду. Я проследил твой жест глазами. Почти у самой поверхности, в двух шагах от нас, плыла серебристая рыба. Она была величиной с мою ладонь или чуть больше. Она, казалось, совсем не боялась нас и спокойно покачивалась в толще воды. Она была какая-то сонная.
Ты тихо охнула и сказала полушёпотом, от которого у меня мурашки шли по спине: «Какая красивая! Вот бы посмотреть на неё поближе…» И я решил, что ты должна увидеть вблизи всё, что захочешь. Я выпустил твою ладонь и шагнул вперёд…
Я подвёл под неё сомкнутые руки и стал медленно поднимать их вверх. Рыба ничего не заметила. Она и впрямь была какая-то сонная. Может, она наглоталась снотворного, которое кто-то выбросил с корабля. Я поднимал руки всё выше. Но когда я был готов схватить её, она вдруг изогнулась всем своим серебристым корпусом и ушла вбок. Но далеко не уплыла и остановилась рядом. Я повторил попытку, потом ещё и ещё, но каждый раз рыба в последнее мгновение уходила от меня. Я зашёл в море почти по грудь. Я боялся, что она уйдёт в расселину между камней или нырнёт в водоросли, и я не смогу уже её увидеть, но рыба плыла почти на поверхности. Она словно дразнила меня. Я начал злиться. Чем больше дразнила меня рыба, тем сильнее мне хотелось поймать её. Ненадолго я забыл о тебе и о том, что ловлю эту рыбу для тебя.
Рыба всё дальше уходила в море. Я опять стал подводить под неё сомкнутые руки. На этот раз я не должен был промахнуться. Я даже почувствовал её скользкий бок, но тут же что-то обожгло левую руку. Я поранил её о проволочный жгут, который ограждал стоянку водных велосипедов. Один из ржавых проволочных концов глубоко зашёл мне под кожу, а рыба, как ни в чём не бывало, сверкала серебром в дюйме от проволоки. Я рассвирепел и, наверно, благодаря этому – злость придаёт мне силы, я это давно заметил – молниеносно выбросил