Когда Родзянко прочел доклад, царь сказал:
– Вы все требуете удаления Протопопова?
– Требую, ваше величество; прежде я просил, а теперь требую.
– То есть как?
– Ваше величество, спасайте себя. Мы накануне огромных событий, исхода которых предвидеть нельзя. То, что делает ваше правительство и вы сами, до такой степени раздражает население, что все возможно. Всякий проходимец всеми командует. Если проходимцу можно, почему же мне, порядочному человеку, нельзя? Вот суждение публики. От публики это перейдет в армию, и получится полная анархия. Вы изволили иногда меня слушаться, и выходило хорошо.
– Когда? – спросил царь.
– Вспомните, в 1913 году вы уволили Маклакова.
– А теперь я о нем очень жалею, – сказал царь, посмотрев в упор, – этот, по крайней мере, не сумасшедший.
– Совершенно естественно, ваше величество, потому что сходить не с чего.
Царь засмеялся:
– Ну, положим, это хорошо сказано.
– Ваше величество, нужно ли принять какие-нибудь меры? – продолжал Родзянко. – Я указываю здесь целый ряд мер, это искренне написано. Что же, вы хотите во время войны потрясти страну революцией?
– Я сделаю то, что мне Бог на душу положит.
– Ваше величество, вам, во всяком случае, очень надо помолиться, усердно попросить Господа Бога, чтобы Он показал правый путь, потому что шаг, который вы теперь предпринимаете, может оказаться роковым.
Царь встал и сказал несколько двусмысленностей по адресу Родзянко.
– Ваше величество, – сказал Родзянко, – я ухожу в полном убеждении, что это мой последний доклад вам.
– Почему?
– Я полтора часа вам докладываю и по всему вижу, что вас повели на самый опасный путь… Вы хотите распустить Думу, я уже тогда не председатель и к вам больше не приеду. Что еще хуже, я вас предупреждаю, я убежден, что не пройдет трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет вас, и вы уже не будете царствовать.
– Откуда вы это берете?
– Из всех обстоятельств, как они складываются. Нельзя так шутить с народным самолюбием, с народной волей, с народным самосознанием, как шутят те лица, которых вы ставите. Нельзя ставить во главу угла всяких Распутиных. Вы, государь, пожнете то, что посеяли.
– Ну, Бог даст.
– Бог ничего не даст, вы и ваше правительство все испортили, революция неминуема.
На следующий день, или через день, у царя был Н. Маклаков, вызванный Протопоповым из деревни в начале февраля; Протопопов сказал Маклакову,