На его счастье, зазвонил телефон. Он поднял трубку. Начиналось диспетчерское совещание.
Майя вышла, медленно притворив дверь. В «инженерной» к ней подошел Кривицкий.
– Бушует. А? – сочувственно спросил он. – Ничего, помню, вы тоже поначалу горячо брались.
Майя криво улыбнулась. Да, она помнила, слишком хорошо помнила.
– Кривицкий, вы верите вообще в людей? – спросила она, не прерывая хода своих мыслей.
– Ого! – усмехнулся Кривицкий. – В моем возрасте непривычно философствовать на такую тему. Я прежде всего стараюсь увидеть человеческие недостатки.
– Вы заметили их у Лобанова? – задумчиво спросила Майя.
Кривицкий церемонно взял ее под руку.
– Майя Константиновна, обсуждать качества начальника рискованно, хотя и приятно. Все же рискнем: Андрей Николаевич – романтик! – Кривицкий сделал страшное лицо и продолжал шепотом: – Нис-про-вер-га-тель! Не улыбайтесь, есть такая симпатично-безнадежная категория. Ну-с, и, обладая подобной точкой опоры, он будет переворачивать мир, невзирая на технику безопасности. Начнет с того, что перессорится с начальством. Затем возможны два варианта: либо смирится, либо плюнет и уйдет, оставив нас у разбитого корыта.
– Да… в одиночку ему не справиться, – сказала Майя, думая о своем.
Он выпустил ее руку, придвинул кресло.
– По законам старой драматургии, вам следовало бы вставлять ему палки в колеса. По крайней мере злорадствовать. На худой конец, швырнуть ему просьбу об отставке.
– Как? – очнувшись, переспросила Майя.
– Уйти в отставку. Но вы не обладаете для этого необходимым количеством пережитков. Так вот, знайте, – меняя тон, серьезно сказал он, – если, вопреки моим предсказаниям, ваш Лобанов добьется хоть чего-нибудь реального, если хоть где-нибудь треснут наши задубелые порядки, тогда я его союзник. – И такая необычно свирепая решимость проступила на лице Кривицкого, что Майе стало почему-то стыдно. Но и он смущенно откашлялся и сказал со всегдашней иронией: – К сожалению, скептики и циники вроде меня легче других становятся пророками.
Безрассудная запальчивость была вообще свойственна Андрею. В этом отношении Кривицкий был прав. Однако он не учитывал другого – научной добросовестности, с которой Андрей привык подходить к каждому вопросу.
Никогда раньше Андрей не сталкивался с экономикой. Теперь на каждом шагу он упирался в какие-то неведомые статьи расходов. Ему приходилось иметь дело с фондами на зарплату, с лимитами по труду, с нормами – все это наваливалось, связывало по рукам и ногам, и, не умея разобраться во всех этих тонкостях, он был беспомощен.
Прямота, свойственная Андрею, подсказала ему самый короткий путь. Он пришел в бухгалтерию и, разведя руками, сказал:
– Помогите мне.