В самом начале пути Старый Ученый несмело противится военной дисциплине: «Товарищ командир, я не умею стоять смирно». «Кто там в строю разговаривает?» – обрывает его Командир. Через некоторое время Ученый все же пытается объясниться: «Вы меня простите, товарищ командующий нами, но я ничего не понимаю. Красноармейцы, насколько мне известно, демобилизованные. Они, логически рассуждая, вообще не обязаны слушаться вас. Да… Вы сами находитесь, судя по Вашим словам, в трехмесячном отпуску… Я, вообще геолог, а вот гражданка, – она даже дама. Да… Почему вы формируете из нас какую-то роту… или как там у вас называется, эскадрон, дивизион. Я не умею стоять ни смирно, ни вольно, я вообще отказываюсь понимать…»
Тут, наконец, речь Ученого перебивают. Но – не Командир. Один из бойцов с мягким украинским акцентом «Вы, товарищ ученый, не волнуйтеся. Все обойдется, ще навучитесь стоять и вольно, и смирно, и направо равняйся, и рысью марш!..» Геолог все еще хорохорится: «Но, позвольте, я вовсе не желаю!» – «А вот это нельзя, никак нельзя, товарищ ученый! – объясняет ему уже другой боец. – Вы это самое слово даже думать забудьте – не желаю…» Тут, наконец, и командир вступает с улыбкой: «Ясно?.. По коням!»
Ученый ведь старый. Родился и воспитывался до революции. Еще не вся буржуазная дурь вышла. К тому же он – полезный. Разведывает полезные ископаемые. Ему только объяснить «трэба», что замашки его интеллигентские новой власти ни к чему. Он поймет и умрет вместе со всеми. «В борьбе за это»!
В фигуре старого интеллигента, «перековывающегося» в «нового человека» эпохи социалистической реконструкции нет ничего особенного. В тридцатые годы ни одна картина без означенной фигуры не обходилась, давая нам косвенные свидетельства трагедии российского интеллекта. Глядя на Алексея Чистякова в роли Старого Ученого, мы лишь с болью отмечаем – еще один!
Гораздо более удивителен и, на наш современный взгляд, неожидан второй случай стихийного сопротивления маленького «винтика».
В финальных кадрах, над могилами павших командир отряда, пришедшего на выручку и пленившего Ширмат-хана, произносит фамилии убитых, призывая запомнить их. Звучит подтверждение тому, что мы и так уже поняли.
Героический отряд был интернационален. Командир Журавлев с женой, геолог Постников, бойцы Гусев и Тимошкин – русские. Могут являться представителями коренной нации и Баландин с Журбой. Свириденко же, Левкоев, Кулиев, а также, оставшиеся в живых Мурадов и Акчурин – представители «новой исторической общности людей» – советского народа.
Национальность каждого из «представителей» нежно и любовно обыграна. Перед тем, как умереть, им дозволено запомниться нам чем-то трогательным. Свириденко – дивной, плавной речью. Левкоев – кавказскими воспоминаниями. Акчурин – татарской основательностью. Русскость же Командира, Жены, да Гусева с Тимошкиным никак не акцентирована. У Старого Ученого она предстает лишь пережитком