Давно ли отсюда провожали Лезгинцева! Пили шампанское, ели апельсины… Был неунывающий Бударин, еще моряки, все молодые, мускулистые, растущие, как вербовник у хорошего водоема… Чего лучше – подводники, атомники, авангард современного флота.
За несколько минут до отправления Лезгинцев куда-то исчез. Вернулся запыхавшийся, с красной гвоздикой. Церемонно вручил ее Зое. Лезгинцеву аплодировали, затем наспех обнимались. Он прыгнул на ходу, повис на поручнях. Остался в памяти с высоко поднятой фуражкой… Последний раз сверкнула звездочка на кителе – и все…
Страшное, неумолимое всё. «В каждом расставании есть привкус смерти». Нелепо прозвучавший афоризм произнес один из провожавших, журналист. Теперь красное словцо звучало пророчески. Никуда не уйти от Лезгинцева. Впервые подавливало сердце. Дмитрий Ильич глубоко вздохнул. На здоровье он не жаловался и никаких сердечных средств с собой не носил. Следует выбросить лишние мысли из головы, не расстраиваться, в пути подумать что к чему, расценить обстановку без паники и предубеждения.
– Папа! – раздалось позади него.
Дмитрий Ильич вздрогнул, резко обернулся. Лицом к лицу – Зоя. Решительная, разгоряченная, в распахнутой шубке, с замшевой сумкой на наплечном ремне.
– Зачем ты приехала? Не люблю проводов.
– Папа, ты извини… – она недолго колебалась, – я тоже еду.
– Едешь? Куда?
– В Ленинград.
– Что ты там будешь делать?
– С тобой…
На него глядели в упор ее глаза, не только просящие – требовательные.
– Остается три минуты до отхода. Ты думаешь, я побегу за билетом?
– Не беспокойся. – Зоя отвернула перчатку, показала билет.
– Никуда ты не поедешь! Немедленно домой!
– Ты несправедлив, папа.
– Поговорим после.
– К тому же ты жесток… – Она добавила враждебно: – Как ты можешь писать о чужих чувствах, если не умеешь понять свою дочь?!
Проводник сердито предупредил:
– Гражданин пассажир, прошу в вагон!
– Неужели ты откажешь мне в праве проститься с ним?
– Домой! – выкрикнул Дмитрий Ильич, цепляя ногой убегавшую подножку.
Сняв пиджак, Дмитрий Ильич уселся у столика в глубоком раздумье. Зачем накричал на девчонку? Не разобрался и прогнал. В самом деле, что дурного в ее порыве? Она захотела проститься с человеком, ей не безразличным. Жестокий? Да! Несправедливый? Да!
Она всегда охотно подчинялась. Непослушание возникает на почве недоверия. Зависимость еще не дает права на гнет. Надолго ли хватит просто отцовских прав? Зоя уже не ребенок, пора понять и перестроить себя в отношениях с ней. Она ему не доверяет, не делится почти ничем. С матерью тоже все реже и реже. Дочь переходит в тот мир, где влияние посторонних может оказаться сильнее: они безответственней. Нет, это