Известие об этом имело шокирующий эффект как для аппарата ЦК, так и для всей партии. Как, впрочем, и для страны в целом. Сам по себе Черненко был достойным человеком, безупречным в нравственном отношении. Однако в силу ряда причин он не пользовался авторитетом ни в партии, ни в обществе. За ним не было никакого потенциала, который позволял бы ему претендовать на столь высокий пост – ни административного, ни политического, ни силового. И вдобавок он был крайне слаб физически, что хорошо просматривалось по телевизору.
Демонстрационная часть избрания Черненко генсеком была срежиссирована умными людьми так, что от имени Политбюро его кандидатуру предложил Пленуму 79-летний предсовмина Тихонов, слывший еще одним «верным брежневцем». Явление двух этих слабых старых людей на политической вершине страны, и без того измученной многолетним зрелищем брежневского увядания, произвело гнетущее впечатление. Как будто бы сам Брежнев вдруг встал из могилы, отряхнул с пиджака землю со снегом и пошел на свое прежнее рабочее место.
В обществе возникло состояние, похожее на то, которое психологи обозначают словом фрустрация: в душе крушение всех надежд, тревога, подавленность, и вместе с тем веселая отчаянная злоба – дать бы кому-нибудь в морду, а там будь что будет. По моим впечатлениям, именно в такое состояние привело общество избрание Черненко генсеком. Врезать хотелось и самому новому генсеку, и Пленуму, да и всей 18-миллионной на тот момент КПСС, не способной родить из себя нормального лидера. В общем и целом ущерб авторитету партии в глазах народа был нанесен невосполнимый.
Лишь немногие люди в руководстве партии и, конечно же, в КГБ знали подлинный смысл произошедшего. Знали, что Черненко слаб не от возраста, а по причине тяжелейшего отравления, чудом пережитого им за полгода до смерти Андропова. Знали, что идея назначить Черненко своей марионеткой на посту генсека пришла в голову министру обороны СССР маршалу Устинову, и была реализована им при поддержке первого заместителя предсовмина СССР, министра иностранных дел СССР Громыко.
Знали, что безвольное решение Пленума ЦК означало в сути своей согласие на сосредоточение всех основных рычагов политической и государственной власти в СССР в руках маршала Устинова, который как член Политбюро контролировал наряду с Вооруженными Силами СССР так же и отрасли ВПК. То есть был военным «суперминистром», продвинутым в свое время на министерский пост Андроповым. С февраля и до момента смерти в декабре 1984 г. маршал Устинов был в СССР одновременно и ЦК, и Совмин, хотя официальная политическая пропаганда продолжала жонглировать словами о «руководящей и вдохновляющей роли КПСС».
Но, конечно, в дни похорон Андропова только особо посвященные знали или догадывались об этих раскладах. Остальная масса, включая и меня самого, в душе изливала негодование на бедного Черненко.
…В человеческом сообществе, наверное, трудно придумать